нужно идти с максимальной быстротой, форсируя темпы строительства, напрягая все силы страны (…) Е. Преображенский в статье, появившейся в 1923 г.[417] в восьмой книге „Вестника коммунистической академии“ стал доказывать, будто накопление, необходимое для строительства хозяйственной базы социализма в СССР, может и должно быть создано лишь методом первоначального капиталистического накопления. (…) род накопления, который он называет „первоначальным социалистическим накоплением“, черпает свои средства „вне комплекса государственного хозяйства“, выгребая их разными способами из деревни. Теория Преображенского[418], немедленно подхваченная Пятаковым и некоторыми другими троцкистами, вне этого небольшого круга ни в 1923, ни в 1924 г. внимания к себе не привлекала. Но когда в 1925 г. в связи с построением социализма в одной стране был поставлен вопрос о необходимости для этого накопления — теория Преображенского, с циничной ясностью указывающая, как и откуда оно может быть получено, не могла не стать предметом обсуждения (…) Через четыре года теория Преображенского была полностью и в ещё более чудовищном виде усвоена Сталиным и сделана основным законом генеральной линии партии. Накопление капитала, строительство социализма в одной стране с помощью пятилетних планов Сталин базировал на „дани“ (это его слова), взимаемой жесточайшими мерами с крестьянства»[419].

В этой мемуарной схеме Валентинова ответственность за приложение к социалистическому строительству социоцидной практики марксового «первоначального капиталистического накопления», таким образом, возлагается на Сталина. Однако, полемизируя против теории «социалистического первоначального накопления», тогдашний сталинец Бухарин не видел, что в ней Е. А. Преображенский (1886–1937) прямо и сознательно намерен революционно снижать массовый спрос и даже потребление ради резкого накопления-экспроприации. Бухарин предполагал, что Преображенский намерен развивать спрос ради эволюционного накопления централизованного капитала, но оспаривал реалистичность таких намерений, апеллируя к старой марксистской мудрости о самодостаточности внутреннего рынка: «ёмкость внутреннего рынка, определяющая спрос, есть один из важнейших факторов, непосредственно определяющих размеры легкой индустрии, и отчасти металлической и проч. промышленности… Никакого плана индустрии, взятой „в себе“, построить поэтому нельзя… Попробуйте теперь сочинить „план“ помимо учета „емкости крестьянского рынка“, отвлекаясь от этого вопроса! Разве это не абсурд?»[420].

Но для Е. А. Преображенского это был не абсурд, а сознательный курс на массовую экспроприацию, говоря марксистским языком, прибавочного и части необходимого продукта. В этом пункте в 1920–1921 гг. Преображенский принципиально спорил и с самим Троцким, и его излюбленным (и быстро провалившимся) проектом трудовых армий. Преображений выступал против трудармий в пользу «развёрстки труда между крестьянством»[421], т. е. против плана мобилизации рабочей силы только в промышленности и на транспорте — за тотальную мобилизацию всей (то есть, прежде всего, крестьянской) рабочей силы, которая была невозможна без распространения мобилизации на крестьянство, которое в 1920–1921 гг. подвергалось лишь разовым и локальным трудовым повинностям. В таких планах Преображенский был отнюдь не одинок: советский экономист, собравший наиболее общие положения о направлениях подготовки к будущей войне, вполне определённо очерчивал и источники финансирования военной подготовки и самой войны: 1. прибавочный продукт государственной и частной промышленности, капитал страны, экономия государственных расходов, 2. (косвенное) «изъятие прибавочного продукта у крестьянства»[422]. В коллективном труде сталинских пропагандистов, детально отредактированном самим Сталиным, в осознанно созданной «энциклопедии» идеократического государства, его высшем знании о себе и высшей идеологии — «Кратком курсе истории ВКП (б)», увидевшем свет в 1938 году, когда и Преображенский, и Бухарин уже были расстреляны, доктрины «первоначального социалистического накопления» не было. Но вся логика и содержание его были изложены с предельной ясностью. Здесь были внятно соединены «социализм в одной стране», преодоление отсталости и колониальной угрозы. Ответом на эти вызовы стал лозунг «индустриализации», внутри которого, неназванная, звучала главная проблема внутреннего рынка потребления и капитала для индустрии — первоначальное накопление за счёт ограбления крестьянства. «Краткий курс» сообщал, что на XV съезде партии в декабре 1925 года Сталин — совершенно в логике Ф. Листа о протекционистском превращении земледельческой страны в промышленную, опираясь на собственные силы, — провозгласил (выделено мной):

«Две трети всей продукции давало сельское хозяйство, только одну треть — промышленность. Перед партией, говорил тов. Сталин, стоит во весь рост вопрос о превращении нашей страны в индустриальную страну, экономически независимую от капиталистических стран. (…) Должны ли мы и можем ли мы построить социалистическое хозяйство, или нам суждено унавозить почву для другого, капиталистического хозяйства? Возможно ли вообще построить социалистическое хозяйство в СССР, а если возможно, то возможно ли его построить при затяжке революции в капиталистических странах и стабилизации капитализма? (…) Социалистическая индустриализация страны — вот то основное звено, с которого нужно начать разворот строительства социалистического народного хозяйства. Ни затяжка революции на Западе, ни частичная стабилизация капитализма в несоветских странах не могут приостановить нашего продвижения вперёд — к социализму. (…) Капиталистические страны обычно создавали свою тяжёлую индустрию за счёт притока средств извне: за счёт ограбления колоний, за счёт контрибуций с побеждённых народов, за счёт внешних займов. (…) [СССР] нужно было найти средства внутри страны. (…) крестьянство могло помочь государству строить новую, мощную промышленность»[423].

Сталин в докладе активу ленинградской организации о работе пленума ЦК ВКП (б) 13 апреля 1926 года «О хозяйственном положении Советского Союза и политике партии», в ходе открытой публичной внутрипартийной полемики с Троцким при фактическом нейтралитете вчерашних противников Троцкого, других высших политических вождей СССР, Г. Е. Зиновьева и Л. Б. Каменева, дал, наконец, сводную формулу аргументов в пользу однозначного строительства в СССР экономически самодостаточной великой державы, призванной выжить независимо от внешней конъюнктуры — и даже в борьбе с ней. Он сказал: «Не может страна диктатуры пролетариата, находящаяся в капиталистическом окружении, остаться хозяйственно самостоятельной, если она сама не производит у себя дома орудий и средств производства, если она застревает на той ступени развития, где ей приходится держать народное хозяйство на привязи у капиталистически развитых стран, производящих и вывозящих орудия и средства производства. Застрять на этой ступени — значит отдать себя на подчинение мировому капиталу»[424].

Такую всё более лапидарную доктрину «замкнутого государства» всё более откровенно (и, конечно, риторически опираясь в этом на Ленина[425]) опровергал Троцкий, прямо критикуя, например, в докладе на VII расширенном пленуме ИККИ 13 декабря 1926 г., ключевые категории немецкой протекционистской и национальногосударственной мысли, которые в СССР того времени уже были повторно введены в интеллектуальный оборот государственной пропагандой, — и терминологически невольно демонстрируя, что Сталин, которого Троцкий всегда считал «посредственностью», вставал в курс очень мощной и успешной политико-экономической традиции Фихте — Листа — Бисмарка. Троцкий говорил, демонстративно упрощая: «Представлять социалистическое хозяйство как абсолютно (! — М. К.) замкнутое и абсолютно (!!! — М. К.) независимое от окружающих народных хозяйств — значит