К просьбе жены не настаивать на встречах с сыном он тоже отнесся с пониманием. Пацан еще маленький, к новому отцу привыкнет быстро, незачем травмировать его ситуацией, в которой у него будет два отца, один неродной, но постоянно живущий рядом, а второй биологический, но видящий сына лишь наездами.

Он и разрешение на усыновление подписал легко, поскольку был уверен, что впереди у него вся жизнь, новая семья и новые дети. В принципе к пятидесяти годам все у него получилось так, как он задумывал. На всю страну известный психотерапевт, автор уникальной методики и полутора десятков книг, ведущий популярного блога, специалист, чьи групповые приемы стоили заоблачных денег, а индивидуальные и вовсе оказывались доступны лишь олигархам, он мог жить в прекрасной квартире в самом центре Москвы, ездить отдыхать в любую точку мира, да и вообще ни в чем себе не отказывать.

Новая жена Михаила Дмитриевича оказалась тоже во всех смыслах находкой. В меру красивая, в меру образованная, с мягким уступчивым характером, она обеспечивала своему известному мужу надежный и уютный тыл. Быковские никогда не ссорились и не ругались, по раз и навсегда установленной договоренности раз в год ездили по отдельности в путешествия, чтобы отдохнуть друг от друга, и жизнь их текла вполне безмятежно и размеренно, тем более что у них не было детей.

В более молодые годы Михаил Дмитриевич относился к этому факту спокойно. Ну, нет и нет. Не надо вставать по ночам, носить на руках младенца, у которого режутся зубки, ходить на скучные родительские собрания, выдерживать проявления подросткового кризиса, тратить деньги на образование отпрысков и волноваться за их будущее.

Мысль о том, что где-то живет его продолжение, его родной сын, которого он не видел более двадцати лет, появилась лишь на пороге пятидесятилетия, приходя в голову по ночам и лишая сна. Сначала Быковский лишь удивлялся ей, воспринимая как блажь подсознания, но заноза, засевшая глубоко внутри, колола, цепляла, лишала покоя и безмятежности, к которым Михаил Дмитриевич так привык.

На фоне приключившегося с ним душевного расстройства, а свое состояние он определил именно так, начались и проблемы со здоровьем, шалило сердце, преподнеся неприятный сюрприз в виде микроинфаркта, и Быковский, испугавшись за собственную жизнь, принял единственно верное с точки зрения психологии решение — искоренить проблему, встретившись со своим прошлым и изгнав скелетов из всех шкафов. Ему нужно было повидать сына, поговорить с ним, чтобы мучивший его гештальт закрылся раз и навсегда.

Весной он набрался мужества и съездил в свой родной город, с которым после смерти родителей его ничего не связывало. Кроме сына. Но сына, Димы, там не оказалось. Бывшая жена, ставшая совсем чужой, надменно сообщила, что мальчик живет за границей, и категорически запретила приближаться к нему даже на пушечный выстрел.

Нанятый частный детектив, впрочем, быстро нашел, где именно находится Дима. Мальчик зафрахтовался на яхту «Посейдон» стюардом, обслуживал морские круизы, и увидеть его оказалось очень просто, гораздо проще, чем изначально предполагал Быковский. Нужно было всего-навсего купить тур в круиз. Что он и сделал.

— Именно поэтому вы были так удивлены, что путешествие имеет детективную направленность? — мягко спросила Галина Анатольевна. — Вы даже не интересовались содержанием рекламных буклетов, которые вам выдали в агентстве?

— Конечно, нет. Мне было все равно. Я мог думать только о том, что скоро увижу своего мальчика, — голос Быковского дрогнул. — Почему-то заранее я не думал о том, что мне будет очень трудно решиться на разговор с ним. И только очутившись на «Посейдоне», я испугался, что он вовсе не обрадуется известию о том, что у него есть другой отец, я, не захочет со мной общаться. Впереди было почти две недели плавания, и я решил, что успею собраться с духом и поговорить с сыном. Но тут начали происходить все эти загадочные события, произошло убийство, и я испугался.

— Вы решили, что Дима может быть виновен в смерти Риты? — спросил Веденеев.

— Да, он приходил ко мне в каюту накануне происшествия, приносил пиво, видел лекарства на тумбочке, и я подумал, что он вполне мог их забрать. Рита все время цеплялась к нему, кричала, я видел, что мальчик еле сдерживает себя. И потом, в каюте Маргариты я увидел бокал из-под коктейля и понял, что яд, скорее всего, был растворен в нем, а коктейли разносил Дима.

— Но я ее не убивал, — сказал стюард, который вовсе не выглядел испуганным. — Я ее в первый раз в жизни видел. Ну, пассажирка, ну, неприятная тетка, так не она первая, не она последняя. За это же не убивают. Коктейли она действительно пила, как лошадь, но в тот вечер она ничего не заказывала, и я ничего ей не приносил. Я понятия не имею, откуда этот коктейль взялся. И я ему, — он кивнул в сторону Быковского, видимо, не будучи в силах пока назвать его отцом, — так и сказал.

— Вы разговаривали в шестой каюте?

— Да, он, то есть Михаил Дмитриевич, спустился на нижнюю палубу, постучал в дверь, сказал, что нам надо поговорить. Илюха спал уже, я не хотел его будить, а наверх идти было лень, вот я и предложил сесть в шестой каюте, там же все равно никого не было.

— И что было потом?

— Ну, он сказал, что мой отец, фотографии мои детские показал. Я обалдел, конечно, я ж не знал, что папа на маме женился, когда мне два года было, об этом у нас дома никогда никто не говорил, но поверил. Отец так отец, чего только в жизни не бывает. А он стал говорить, что меня не выдаст и чтобы я не переживал, мол, бокал он уничтожил. А я никак не мог взять в толк, какой бокал. Я ж не делал ничего дурного.

— Итак, бокал из каюты Репниных забрали вы, — сказал Веденеев, — не убийца. И что вы с ним сделали?

— В море выбросил. — Быковский тяжело вздохнул. — Вы представить себе не можете, как я боялся, что это Дима. А сейчас у меня просто гора с плеч упала. Я верю, что это не он. А вы?

— Да я, в общем-то, тоже, — в сердцах сказал Веденеев. — Девушку-то вы зачем ударили?

— Мы как раз говорили про бокал, когда услышали шаги в коридоре. Я испугался, что Димина тайна станет кому-то известна, я тогда еще не понял, что он не имеет к убийству никакого отношения. Я решил посмотреть, кто там подслушивает под дверью. Я за себя не отвечал просто. Схватил бутылку с водой, которая стояла на столе, приоткрыл дверь, а там эта девушка. Она начала падать, споткнулась, видимо, она не видела, кто стоит в дверях, и я решил, что нужно ее оглушить ненадолго, чтобы успеть скрыться. И ударил…

— Вас бы самого ударить, — с отвращением сказал Веденеев. — А ты, Димка, тоже хорош! Оставил пассажирку без сознания в коридоре и даже на помощь не пришел. Скотина!

— Я хотел, — голос стюарда задрожал. — Когда Михаил Дмитриевич ушел, я быстро все в каюте привел в порядок, хотя мы и не трогали там ничего, и нырнул к себе, чтобы подозрение не вызывать. А потом она завозилась в коридоре, я понял, что она жива, да он и бил несильно.

— Глаза бы мои вас обоих не видели, — сказал Веденеев. — Ладно, допрос с пристрастием окончен. Перед Марьяной извинитесь, когда она проснется, а то, что я вас обоих мужиками не считаю, так это вам, вероятно, неинтересно. И да, Дмитрий, ты на будущее имей в виду, что на одном судне со мной ты больше в море не выйдешь. А пока завтрак накрывай, сейчас пассажиры встанут.