— А что сегодняшняя ночь? — Юрий в глаза Веденееву не смотрел, резал красный лук, выкладывая красивые ровные кольца на блюдо с помидорами и огурцами.

— Юр, ты со мной не играй, не надо, — ровным голосом предупредил Олег. — Ты же меня знаешь.

— Вот что я тебе скажу, капитан. — Юрий отложил нож, вытер руки о фартук, повернулся к Веденееву и наконец посмотрел ему прямо в глаза: — Ты бы поговорил с Димкой.

— С Димкой? — Олегу показалось, что он ослышался. — А Димка-то тут при чем?

— А ты поговори, авось и узнаешь при чем. Тем более что он придет с минуты на минуту. Завтрак накрывать пора. А со мной у тебя разговор окончен. Я стукачом отродясь не был, да и начинать поздно.

В бешенстве толкнув дверь, которая отделяла кухню от столовой, и чуть не разбив кулаком филенку, Олег вывалился в кают-компанию, чувствуя, что ярость заливает глаза. Да что они все, сговорились, что ли? Его команда, с которой он ходил в море уже второй год и которая казалась верной, сплоченной и спаянной, подкидывала сюрпризы один за другим. Валентин, взявший в плавание подругу, Илюха, совративший несовершеннолетнюю пассажирку (хотя если быть до конца честным, это она его совратила), Юрка, хранящий неведомо какие секреты, теперь еще Димка, которого, если честно, Веденеев совсем не знает, потому что парень на «Посейдоне» без году неделя. Разогнать бы всех к чертовой матери!

Из шкафа под барной стойкой он достал бутылку минеральной воды, рывком сорвал крышку, опрокинул узкое горло в рот, чувствуя, как вода стекает мимо, заливая белую рубаху, уже очень несвежую. Черт, еще и душ не принял… От этой мысли он чуть не завыл, громко, по-волчьи, но сдержался, потому что в кают-компании появился тихий и явно не выспавшийся стюард, увидел капитана, остановился испуганно.

— Олег Алексеевич, вы чего здесь? Я думал, вы спите.

— А я думал, что ты что-то хочешь мне рассказать, поэтому решил не спать, — сообщил Веденеев голосом, не предвещавшим ничего хорошего. — Ну что, Димон, начнем сразу или сначала фигуры марлезонского балета устраивать будем?

Откуда взялся этот самый марлезонский балет и чем он мог помочь сейчас делу, Веденеев не знал, но злость и усталость мешали ему думать, и от этого он ярился и уставал еще больше, чувствуя себя бестолковым и бесполезным.

Дверь снова открылась, и на пороге показался Михаил Быковский. Выглядел психолог плохо, так плохо, что легко мог сойти за смертельно больного. Полные щеки обвисли, красные слезящиеся глаза ввалились, он тяжело дышал и прижимал руку к левой стороне груди.

— Вам что, плохо? — спросил Веденеев, чувствуя, что внутри начинается паника. Вот только сердечного приступа у пассажира ему сейчас и не хватало! Что он будет делать, если на руках у него окажется еще один труп?

— Плохо, но это неважно, — вялым, умоляющим голосом сказал психолог. — Сейчас важно совсем другое. Господин капитан, мне нужно с вами поговорить. Пожалуйста, не трогайте Диму. Он ни в чем не виноват. Это не он, это я.

— По-моему, я его и не трогаю, — неприятным любезным тоном сообщил Веденеев и скрестил на груди руки. — И в чем вы, прости господи, виноваты? Это вы убили Маргариту Репнину?

— Что? Нет, что вы, это не я. — Быковский задыхался, хватая ртом воздух.

В кают-компании появилась Галина Анатольевна, одним взглядом оценила обстановку, скрылась в дверях, но очень быстро вернулась. В руках у нее была та самая таблетница, с которой обычно не расставалась Марьяна. Достав из нее какую-то маленькую таблетку, она протянула ее Быковскому. Тот с благодарностью кивнул, дрожащими пальцами засунул таблетку под язык, немного помолчал. Страдальческое выражение постепенно сходило с его лица, да и дыхание стало поспокойнее.

— Вы что, сердечник? — спросил Веденеев, начинающий кое о чем догадываться.

— Да, со стажем, — психолог говорил и дышал уже нормально. — Обычно это удается держать под контролем. Я постоянно принимаю назначенные врачом препараты, поэтому мое нездоровье обычно мне не досаждает. Просто сейчас я переволновался, да и…

Он замялся.

— Да и ваш запас дигоксина, который вы взяли с собой в поездку, пропал, — закончил Веденеев.

Глаза психолога расширились, в них снова появился страх.

— Откуда вы знаете?

— Михаил Дмитриевич, — Веденеев чувствовал себя слишком уставшим для того, чтобы что-то объяснять, но тем не менее объясниться было необходимо. — Для того чтобы вот так, с ходу, сказать, чем была отравлена Маргарита Репнина, да еще будучи не практикующим врачом «Скорой помощи», а всего лишь в прошлом студентом медицинского вуза, нужно было это знать. Не догадаться, а именно знать. Странно, что я с самого начала этого не понял. Вы обнаружили пропажу своего лекарства, потом увидели симптомы, которые оно вызывает, и именно этим объясняется ваше внезапное прозрение.

— Вы обвиняете меня в убийстве Репниной?

— Нет, — Веденеев пожал плечами, в душ хотелось просто нестерпимо, — если бы это были вы, то вы бы ни за что не обратили нашего внимания на то, что Маргарита была отравлена. Сами же сказали, что к моменту вскрытия установить наличие яда было бы невозможно. Нет, это сделали не вы.

Он выделил слово ЭТО, и психолог снова поник, как под непосильным грузом.

— Михаил Дмитриевич, вас что-то гнетет с самого начала нашей поездки, — мягко вступила в разговор Галина Анатольевна. — Расскажите, что именно. Мне кажется, что всем станет легче.

— Да, расскажите, — поддержал ее Олег. — Что же вы такого сделали, в чем я только что едва не обвинил Диму? Признаться, я не знаю, в чем именно я должен его обвинить.

— Это я ударил Марьяну по голове, — тихо сказал психолог. Дима налил стакан воды, сунул его в дрожащие руки, обнял за плечи.

Быковский сейчас выглядел гораздо старше своих лет, казалось, что он состарился прямо на глазах, и Веденеев на короткое мгновение вновь испугался, что очередной его пассажир сейчас умрет.

— Зачем вы это сделали? — спросил Олег, стараясь держать себя в руках, хотя ему хотелось схватить стоящего перед ним человека за жирные плечи и встряхнуть хорошенько, чтобы голова мотанулась и клацнули зубы. Эта скотина посмела причинить вред Марьяне!

— Это долгая история, — едва слышно сказал Быковский.

— А мы не торопимся, — сообщил Веденеев, смиряясь с тем, что поспать все-таки не удастся.

Он сделал приглашающий жест, и вся компания расселась вокруг одного из круглых столов, чтобы выслушать рассказ известного всей стране психолога Михаила Быковского.

* * *

С первой женой Михаил Дмитриевич развелся довольно быстро, года через два после рождения сынишки. Он тогда только начинал свою психотерапевтическую карьеру, много ездил по симпозиумам и семинарам, набирался опыта и клиентуры. Денег особо не было, а жене хотелось большего. Быковский ее понимал, психолог все-таки, а потому, когда жена сообщила, что на ее горизонте появилась более выгодная партия, молча собрал чемодан и съехал сначала к родителям, а потом в Москву, покорять столицу.