– Ну а вы что делали? – спросил Сантана, бросив на нее такой странный взгляд, что она потупила глаза и сменила тему.

– А церковь у вас ничего так. Куда подевались старые плаксивые святые?

– Их сожгли во время революции. Как мне рассказывали, тогдашний священник, отец Хименес, был настоящим гением. Он дал революционерам спалить всю безвкусицу, а потом объявил церковь музеем народного искусства и нанял людей, чтобы ее украсили живописью и скульптурой в традиционном стиле. Он даже открыл что-то вроде школы ремесел, и когда сельское хозяйство развалилось и люди начали голодать, он набирал местных умельцев, чтобы те учили детишек. Вот почему в вашей colonia так много хороших мастеров. Когда светские власти спохватились, церковь уже была национальным достоянием, а после того как революционная горячка пошла на спад, отец Хименес стал потихоньку проводить службы, ну и вот результат.

Он хотел что-то добавить, но тут Стата обратила его внимание на оборванного мужчину в дверях, который явно дожидался священника. Он попросил, чтобы ему освятили четки. Отец Сантана исполнил скромный обряд со всей торжественностью, тощий смуглый крестьянин коротко его поблагодарил и удалился.

– Хорошо, наверное, иметь сверхспособности, – заметила Стата.

– Есть такое мнение, – сказал отец Сантана, снова улыбнувшись, – но оно ошибочно. Уверен, вы достаточно разбираетесь в теологии, чтобы не впадать в подобное заблуждение.

Подошел Мардер, пожал священнику руку и похвалил проповедь, а потом добавил:

– Должно быть, трудно быть священником в краях, где убийства, пытки и похищения в порядке вещей. Как вы справляетесь с этим?

– Обычно никак. Совершаю службы по усопшим.

– И не выступаете против насилия?

– Нет.

– Вы боитесь? – спросила Стата.

– Нет, за себя не боюсь. Но если я заговорю, то меня сразу же убьют, и какое-то время некому будет служить по усопшим. Я вижу, вы разочарованы. Что ж, бо́льшую часть своей истории Церковь вела деятельность в людских сообществах, где убийства и грабежи были обычным делом, Мичоакану до них далеко. Любой представитель Анжуйской династии или рода Сфорца, не говоря уже о типичном конкистадоре, сожрал бы Ла Фамилиа с потрохами. Вы могли заметить, что в церкви было множество тамплиеров и их родных, в то время как Ла Фамилиа относится к религии несколько иначе.

– Своего рода христианский культ, но с кулаками, я так понимаю, – сказал Мардер.

– Христианский только в том смысле, что они по-прежнему убивают людей во имя Господне, – проговорил священник, погасив улыбку. – Помилуй нас всех Бог.

Поездка в аэропорт прошла без происшествий – потому, вероятно, что кемпер Мардера сопровождали два джипа и пикап, под завязку набитые вооруженными до зубов людьми. Эль Гордо не подвел с охраной, и Мардер уже не чувствовал себя таким уж дураком. Лурдес трещала без умолку, сев на уши Стате, которая сносила эту болтовню с гораздо бо́льшим терпением, чем можно было ожидать. Пепа тоже тараторила без остановки, но уже по мобильному, явно обрадованная, что наконец-то вернулась в лоно цивилизации. Самолет Скелли заказал через одного из своих бесчисленных «знакомых». Двухмоторный турбовинтовой «Кинг Эйр 350» должен был проделать путь из Карденаса до Международного аэропорта имени Хуареса менее чем за час и как будто бы не имел никакого отношения к Ла Фамилиа. Салон был рассчитан на двенадцать пассажиров, но они летели впятером – Мардер, его дочь, Скелли, Пепа Эспиноса и Лурдес Альмонес, – так что каждый смог выбрать место себе по вкусу. Мардеру приглянулось роскошное сиденье рядом с Пепой Эспиносой.

– Что пишете? – поинтересовался он. Полет длился уже двадцать минут, и пока на все попытки завязать беседу журналистка отвечала коротко и сердито.

– Книгу, – отозвалась она, бойко постукивая по клавишам ноутбука. Мардер вздохнул и уставился мимо нее в иллюминатор, на укутанные зеленью склоны Южной Сьерра-Мадре. С высоты в двенадцать тысяч футов вряд ли можно было что-то разглядеть, но создавалось впечатление, что здесь нет никаких следов человеческого присутствия. Совсем как во вьетнамских горах. Казалось, перед тобой сплошной зеленый ковер, совершенно необитаемый, но внешность обманчива: под волнистым изумрудным одеялом пряталась целая цивилизация и сражались армии.

– О чем? – рискнул он еще раз.

– О подлости и вероломстве вашей страны, мистер Мардер. Об этом должно говориться в любой книге, написанной в Мексике. От этой уродливой темы нам никак не уйти.

– И о каком же виде вероломства? Их немало.

– О наркотических войнах. Вы в курсе, как зародился этот чудовищный бизнес? Ну конечно же, нет; вы, как и вся ваша нация, пребываете в добродетельном невежестве.

– Может, расскажете об этом? Скоротаем время, а заодно меня пристыдите.

И снова эта почти что улыбка. Обворожительно!

– Ну хорошо, – сдалась она. – Так вот, когда разра-зилась Вторая мировая, японцы обрубили вам поставки опиума с Дальнего Востока. Американское правительство вынудило Мексику разбить огромные маковые плантации, чтобы удовлетворить потребность в морфии. После войны нужда в мексиканском опиуме отпала, так что фермеры Синалоа и Мичоакана начали выращивать мак для незаконных целей, чтобы не вылететь в трубу. А в Мексике любое незаконное дело – источник прибыли и двигатель политики. Наша вечно правящая партия, ИРП, нашла общий язык с наркобаронами. У каждого партийного cacique были связи с местной мафией. Все шло как по маслу, пока ваши власти не ужаснулись, какой поток героина поступает от нас в Штаты, и не надавили на мексиканское правительство, чтобы то разобралось с производителями опиума. В итоге все поля были опрысканы химикатами, любезно предоставленными гринго. Крестьяне разорились, а вот банды переключились на другие дела – ввоз и переброску кокаина, мета и, разумеется, бессчетных тонн марихуаны. Примерно в то же время El Norte перестало устраивать состояние мексиканской демократии. Однопартийная система? Это оскорбляло утонченный вкус Вашингтона. Началась поддержка других партий, и тайная, и открытая, так что в конце концов система ИРП развалилась, и теперь у нас по режиму на каждую половину страны, а то и по несколько режимов, которые держатся на убийствах, вымогательствах и похищениях, финансируются на штатовские деньги и комплектуются автоматами, за что нужно благодарить вас и ваше конституционное право на ношение оружия. Вот о чем моя книга, мистер Мардер.

Ее щеки налились румянцем, светло-карие глаза сверкали. Все это он уже слышал прежде от своей любимой, так что для него это была скорее любовная песнь, чем обличительная речь, как хотелось бы Эспиносе.

– Я не имею никакого отношения к антинаркотической политике Соединенных Штатов. Вообще-то, я ее порицаю. И, как вы наверняка уже от меня слышали, я считаю себя мексиканцем в той же мере, в какой и американцем.

– Нет, вы чистой воды гринго. Кто вас просил приезжать сюда и лезть в жизнь людей? Вы все время что-то организуете, кого-то запугиваете, командуете, разбрасываете доллары пачками, и все это ради того, чтобы потешить свое самолюбие. О, смотрите, как я всем помогаю!