1 сентября 1961 года Сташинского формально передали органам власти ФРГ. Его немедленно вызвали на допрос, и он вновь настойчиво убеждал офицеров именно в том, что виновен. Маловероятно, что в это время ему разрешали общение с женой. Супруги жили на Западе, но, если Инге была свободна, Богдану приходилось прозябать за решеткой231.

22 сентября 1961 года, в пятницу, в Мюнхене выдался погожий день. Газеты ФРГ писали о непредвиденном визите американского генерала Лусиуса Клея в Штайнштюккен – анклав американской зоны оккупации Берлина, отрезанный от нее недавно возведенной стеной. Окруженный территорией ГДР район Штайнштюккен многим казался миниатюрной копией Западного Берлина. Последний связывала с Западной Германией единственная дорога, которую в любой момент могли перекрыть по желанию Хрущева или Ульбрихта. Дорога из Западного Берлина в Штайнштюккен вела через подконтрольный Советам Потсдам. Президент Кеннеди ответил на сооружение Берлинской стены приказом колонне американских войск проехать по дороге в Западный Берлин и показать, что из города они никуда не уйдут. Посещение Штайнштюккена генералом Клеем говорило о решимости оборонять и этот крохотный анклав западного мира. ГДР и Советскому Союзу не стоило рассчитывать на аннексию без единого выстрела.

Пока западногерманские газеты описывали прием, оказанный Клею в Штайнштюккене благодарным населением (в 42 семьи), генерал разместил там небольшой отряд военной полиции США. Месяцем позже он пошлет танки на пропускной пункт «Чарли» в центре Берлина, настаивая на праве американцев передвигаться по всему городу. Угроза одного из опаснейших конфликтов в мировой истории стремительно росла, но в Германии ковбойские приемы Клея встретили с восторгом. Соединенные Штаты послали четкий сигнал – их войска не отступят. Они готовы драться. В тот же день Конгресс принял закон о Корпусе мира. Сорок миллионов долларов выделили на поездки молодых людей с высшим образованием в развивающиеся страны, где им следовало заводить знакомства, рассказывать об американских достижениях и препятствовать распространению коммунизма232.

Теплая погода в ту пятницу напомнила Богдану Сташинскому о другом солнечном осеннем дне, проведенном в баварской столице, – 12 октября 1957 года. Тогда он убил Льва Ребета. Арестант рассказал об этом одному из восьми полицейских, приставленных к нему на время следственного эксперимента. Он впервые увидел мюнхенские улицы за два года, прошедшие с момента гибели Степана Бандеры. Среди чиновников и агентов, занятых делом Сташинского по возвращении его в Мюнхен, оказался и обермайстер криминальной полиции Адриан Фукс. Он потратил не один месяц на бесплодные поиски преступника – и наконец тот сам упал ему в руки. Фукс, коренастый баварец средних лет, держал в руке микрофон и регулярно напоминал арестованному, что тот не должен называть никаких имен, описывая совершение убийств.

Их группа побывала на обоих местах преступлений: на Карлсплатц, 8, где был убит Ребет, и на Крайттмайрштрассе, 7, в доме Бандеры. Сташинский не только давал подробный отчет о тех событиях, но и воспроизводил свои действия. Он прошел по старым маршрутам, поднялся по тем же лестницам – теперь уже перед фотокамерой немецкой полиции. На сделанных в тот день снимках он выглядит худощавым, коротко стриженным брюнетом с хорошей выправкой, одетым в черную рубашку без галстука, пиджак немного светлее и выглаженные брюки еще светлее. В доме на Карлсплатц Богдану велели подняться на второй этаж, а затем спуститься навстречу агенту. Когда они сошлись, киллер поднял свернутую газету, изобразил выстрел в лицо и спрятал ее во внутренний карман пиджака. В подъезде на Крайттмайрштрассе, где находилась квартира Бандеры, убийцу попросили среди прочего нагнуться так, как будто он завязывает шнурки. Камера запечатлела его черные туфли без шнурков и белые носки. На обоих фото лицо Сташинского ничего не выражает – он выглядит равнодушным, даже фаталистом. Наряд полиции скорее защищал его, чем конвоировал, ведь бежать ему было некуда233.

Руководил следственными действиями инспектор Ванхауэр из Федерального ведомства криминальной полиции. Он стал первым офицером, допросившим перебежчика после выдачи того ФРГ. Если бы сотрудники ЦРУ разглядели в Богдане или его сведениях какую-нибудь оперативную выгоду, то презентовали бы его не полицейским, а коллегам из Федеральной разведывательной службы (БНД) либо Федеральной службы защиты конституции (разведки и контрразведки соответственно). Допрос начался сразу же в день передачи, 1 сентября, и продолжился на следующее утро. Подобно следователям из ЦРУ, Ванхауэр с трудом верил услышанному. На суде он показал: «Сначала я относился к делу скептически, ведь мы впервые услышали об этих убийствах. После допроса мы обсуждали это дело до поздней ночи и взвешивали „за“ и „против“. Позднее мы всё больше убеждались, что рассказ Сташинского соответствует действительности».

Следователи не оставляли без внимания ни одной детали в его показаниях. 11 сентября обермайстеру Фуксу велели проверить замок на входной двери в доме по Крайттмайрштрассе. Богдан утверждал, что сломал два ключа, пытаясь его отпереть. Фукс обнаружил внутри замка металлические частицы от ключей незадачливого взломщика. Также он со своей командой проверил данные постояльцев тех отелей, в которых Сташинский ночевал под чужими именами, регистрацию на авиарейсы и т. д. 11 сентября на допрос была вызвана Инге. Она подтвердила показания мужа и дополнила их. Власти Западной Германии пришли к выводу о просчете американцев – Сташинский не лгал.

Перелом в расследовании дела наступил 12 сентября 1961 года. В кабинете, где Ванхауэр проводил допрос, присутствовали также оберкомиссар полиции и несколько офицеров спецслужб. Составленный ими доклад гласит: «Уверенные, спокойные и точные показания Сташинского о событиях, предшествовавших убийствам, их хронологии, описание того, где и каким образом он совершил свои преступления, привели всех к выводу, что Сташинский на самом деле мог быть убийцей Ребета и Бандеры». Детали, указанные им 22 сентября, во время двух следственных экспериментов, сделали его рассказ еще правдоподобнее234.

В конце сентября и начале октября 1961 года Богдана вновь допрашивали офицеры Федерального ведомства криминальной полиции. Тогда следствие отбросило уже всякие подозрения в неискренности бывшего киллера. Для верности вызвали переводчика, который говорил с украинцем на его родном языке. Теперь в глазах властей ФРГ поведение Сташинского выглядело естественным, а его тревожность – именно тем, чего следовало ждать при таких обстоятельствах. Инспектор Ванхауэр на суде показал: «По нему было видно, что он хотел рассказать обо всем, что лежало на его сердце, и занести со всеми подробностями в протокол».