— Ты закончил? — холодно спросила я, когда он иссяк. — А теперь слушай меня внимательно. Шутки в сторону, гражданин Шутилов! Никакого Кали… как его — Калинин? — я знать не знаю. Это раз. А два, за все можешь благодарить собственный длинный язык! Не надо было по всей Москве трепаться о своих преувеличенных мужских достоинствах, очень, кстати, средненьких.

Такого удара по самолюбию ни один мужик не выдержит.

— То есть?!

— Помнишь, я тебе говорила, что могу выйти замуж за миллионера? Слава богу, что он не поверил твоей трепотне, будто я втрескалась в тебя по уши. Хотя настроение ты нам обоим здорово подпортил. Вот теперь и наслаждайся семейной идиллией в обществе своей драгоценной Риточки! Она там тебя не очень изуродовала? Что-то у тебя голосок гнусавенький, наверное, нос разбила тебе каким-нибудь утюгом?

— Ты мне лапшу не вешай куда не надо! Жених-миллионер! Откуда тебе известно, что меня Андреем зовут?

— Повторяю: виноват твой длинный язык. Погоди, вот вернется мой Ник из-за границы, он с тобой быстро разберется. Наймет настоящих профессионалов, они тебя ему тепленьким приведут и зададут несколько вопросов. Послушаем, что ты тогда запоешь!

— Что еще за «Ник»? Не знаю никаких «Ников»! Кто тебе меня назвал?

— Так я тебе прямо по телефону и расскажу, как и кто! Если это тебе так уж интересно, приезжай завтра, нет, лучше послезавтра, в общем, когда у меня будет время. Я еще подумаю, стоишь ли ты моих разъяснений. Жаль, Рита не в курсе, за какого лгуна и бабника замуж пойдет. Право, мне ее искренне жаль.

— Себя пожалей. А к тебе я не поеду. Дурака нашла! Чтобы ты меня сразу Калиновскому заложила?

— Передай Маргарите мои соболезнования, — вздохнула я. — Похоже, она выйдет не только за бабника, но и за идиота, в одном лице. Сколько раз тебе повторять, не знаю я твоего Калиновского. Не хочешь приезжать, не надо. Сиди тогда и гадай на кофейной гуще, откуда я знаю, как тебя зовут на самом деле.

— Вот что, Мила. Я, кажется, несколько погорячился. Извини, пожалуйста, — в его голосе проскользнули прежние обольстительно-бархатистые нотки.

— Бог простит. А вот мой жених вряд ли. Советую заранее хорошего врача себе присмотреть! Частных психиатров теперь навалом, да и хирургов-косметологов тоже.

— Мила, ну, погоди, не злись. Нам действительно надо поговорить и во всей этой бестолковщине разобраться.

Следующие десять минут он уговаривал меня встретиться. Понемногу я как бы смягчилась и согласилась повидаться в нейтральном месте. Ехать на дачу к его приятелю я, разумеется, отказалась. Мне что-то не хотелось превращаться в удобрение для Колиного участка в свои сравнительно молодые и где-то даже цветущие годы. А уж Шутилов не преминул бы именно так распорядиться моей скромной особой.

В «Прагу», в свою очередь, отказался идти он, напомнив мне, что за ним следят. Даже если не я лично, то уж враги его непременно.

— А мне-то что до этого? — искренно удивилась я. — Это твои проблемы. Раз следят, значит, есть за что. Уж наверняка не мне одной ты чуть было жизнь не поломал. Небось на всех необъятных просторах нашей матушки-России толпы девчонок по тебе слезки проливают!

Он опять разозлился и заорал:

— Ладно, черт с тобой, миллионерша будущая, приду я в «Прагу», последний раз!

Я невинно поинтересовалась:

— Как на сей раз вырядишься? Дедом Морозом с бородой?

— Девочкой со спичками!

— Ради бога. Хоть Бармалеем.

— В семь вечера, как в тот раз, — буркнул он и, не прощаясь, бросил трубку.

Только я подумала, не стоит ли, презрев правила приличия, немедленно предупредить Макара Захаровича, как телефон вдруг снова зазвонил. Опять как в тот раз, в самом начале истории.

Ну, нет, теперь меня уже никто больше из дома не выманит. Даже если скажет, что через пять минут великий потоп начнется.

Я сняла трубку и осторожно кашлянула в нее.

— Людмила Сергеевна? — спросил мужской голос, смутно кого-то напомнивший.

— Да, я слушаю?

— Это Игорь.

— Игорь?

— Игорь Соколовский. Можете не звонить Быховскому. Мы вашу беседу с Шутиловым записали.

— Как… что… Так это вы меня подслушиваете?! — возмутилась я от всей души.

— Ну да. А разве Макар Захарович вам не сказал? — очень натурально удивился Соколовский.

— Какого дья!.. Извините. Я, конечно, понимаю: так надо.

— Вот и хорошо, что понимаете, — очень серьезно и без тени смущения произнес он. — Так вы не беспокойтесь. В «Праге» будут сидеть наши люди. Все, спокойной ночи.

— Погодите! Это ваши люди Мордвинова арестовали? Алексея Петровича?

— Нет, — помедлив, ответил Сокол.

— А кто же?

— Всего доброго, Людмила.

Так я и знала, что ничего эти ребятки мне не скажут. Тайна следствия, или как там это называется. Ну и пусть.

— Всего доб… Да! Раз уж это вы меня подслушиваете, то сделайте по крайней мере что-нибудь полезное.

— В смысле?

— Чтобы этот чертов треск прекратился. Разговаривать невозможно! — И я шваркнула трубку.

Не знаю, почему я так разозлилась. Очевидно, сдерживаемое в разговоре с «Вадимом» бешенство требовало немедленного выхода. Треск-то давно прекратился, а то, что меня прослушивают, возмутило меня лишь на секунду. Черт с ними, пусть слушают, но только Макар Захарович и его ребятки. Не дай бог, если этим займется Шутилов со своей теплой компанией жуликов.

* * *

Юля временно поселилась у старушки-соседки, которой очень кстати понадобилось съездить в Саратов к внукам. Так что дочь жулика имела полную возможность отслеживать дальнейшие приключения предков, устроив в кухне на полу возле дырки уютное спально-наблюдательное логово.

И вот что она увидела.

* * *

Когда поздним вечером первого сентября раздался звонок в дверь, Алексей Петрович с трудом оторвал голову от спинки кресла. Целый день он как заведенный нажимал заветный тайный номер, презрев всяческие наставления о конспирации, но тщетно. Вениамин Лукьянович словно сквозь землю провалился.

От бесконечных треволнений у Мордвинова сделалась дикая мигрень, которую не могли излечить ни коньяк, ни таблетки, ни тем более слезливые причитания верной подруги жизни.

Юля комментировала их выражениями типа: «Во дают!» и прочими, не испытывая к поверженному отцу ни капли сочувствия. Ну, ни единой. Хотя, конечно, жалко старого придурка… немножечко. Чуть-чуть.

От причитаний нежная супруга постепенно перешла к обвинениям в ненужном и опасном авантюризме и вот уже третий день кряду костерила мужа на чем свет стоит, грозя окончательно выйти из-под его воли.