«Импульс, который ты создаешь своим трудом, порождает следующий импульс, — объясняет Алан Нивен. — Пока Сизиф катит валун на гору, это безумно трудная работа. Но потом он доходит до вершины, и чертов булыжник летит вниз. И то, что ты создал своим трудом, выходит из-под контроля».

Нивену хватило проницательности понять, как трудно будет выпустить альбом, достойный «Appetite». Этот альбом стал музыкальным феноменом, неповторимым заявлением о серьезных намерениях. Пластинка «GN’R Lies» — хитрый ход, благодаря которому им удалось выиграть время, но теперь у Нивена появился длинный список забот и переживаний, и первым пунктом в нем было физическое состояние подопечных. Пресса стала называть их «самой опасной группой в мире», и это прозвище подхватили поклонники, но Нивен знал, что прозвище это вот-вот превратится в ужасную реальность. «Чем я горжусь, так это тем, что под моим надзором хотя бы не умер ни один из участников группы, — вспоминает Алан. — На это ушло много сил. Суть в том, что нужно помочь им в битве, но только они сами могут выиграть войну…»

Слэш высказался не менее откровенно: «Я жил как цыган-трубадур, у которого ничего не было, пока годами гастролировал с Guns N’ Roses, и знал только, как жить в постоянных разъездах и не иметь своего дома, а потом ни с того ни сего стал звездой и не знал, что с этим делать, не знал… и не умел жить дома. Я не знал даже, куда мне идти, и не понимал, счастлив или нет. А потом погрузился в ужасную наркотическую депрессию, из которой мне пришлось выкарабкаться, чтобы записать альбом, чтобы затем снова отстраниться ото всех».

Ощущение разобщенности было осязаемо, а мечта казалась такой реальной… Лос-Анджелес повернулся к ним новой гранью. «Мы все купили себе дома, и у каждого были свои друзья, которые говорили: «Ты тот клей, на котором держится вся группа», — признавался Дафф Маккаган. — И вот мы все это получаем. И не знаем, что и думать. Раньше с нами никогда такого не было. Альбом наконец-то стал популяен в Штатах, спустя год после того, как мы стали звездами во всем остальном мире. Представь, что возвращаешься домой, а ты уже стал там культурным феноменом. Люди в клубах одеваются как ты. По радио постоянно крутят твою музыку. Заходишь в магазин и видишь себя на обложке «Rolling Stone», и люди тоже видят обложку, видят тебя и сходят с ума. Я ведь всегда ходил в этот магазин…»

К началу 1990-х ребята достигли различных степеней физического и психического расстройства. Больше всего досталось Стивену, который даже под солнцем Южной Калифорнии не мог скрыть того, что принимает наркотики в промышленных масштабах. «Он страдал больше всех и уже не мог повернуть назад, — признался Дафф. — У нас был такой неписаный кодекс — завяжи, когда чувствуешь, что хватит, когда пора записываться или выступать. Сбавь темп. Проверь себя. Несколько раз мы проверяли друг друга. Знаешь, «Эй, чувак…». И это все, что нужно было сказать. Своего рода воровской кодекс чести. Но Стивен никак не мог остановиться. Мы со Слэшем несколько раз ему говорили: «Чувак, если мы говорим, что ты перебарщиваешь, значит, ты перебарщиваешь. Посмотри, кто с тобой разговаривает. Мы за тебя волнуемся. Мы те, за кого волнуются все остальные, а мы волнуемся за тебя». Это было и правда больно».

В начале 1990 года ходили слухи, что Стивена уволили из-за того, что он не смог выполнить требование Роуза «прекратить свои танцы с героином» к выступлению с «Rolling Stones». Потом, когда я в последний раз говорил с Акселем, — позвонил уточнить, публиковать ли мне его ответный залп в адрес Винса Нила, — то воспользовался случаем спросить о Стивене. То его увольняют, то он снова возвращается…

— Каковы последние новости, спросил я?

— Он снова в группе, — ответил Аксель. — Он точно был не в группе. Его не то чтобы уволили, мы работали с Адамом Мейплсом [из Sea Hags], с Мартином Чемберсом [из The Pretenders], а Стивен за это время взял себя в руки. Это сработало, у него получилось, и он лучше всех играет наши песни, и он такой же плохой парень, как все Guns N’ Roses. Так что, если Стивен не просрет свой шанс, мы попробуем записать альбом с ним и поехать на гастроли вместе, знаешь, мы составили с ним контракт…

— Контракт? В котором говорится, что он должен завязать с наркотиками или его выкинут из группы?

— Ага, именно. Но, знаешь, это сработало. Все наконец получается, и мы надеемся, что так и будет. Пока прошло всего несколько дней. Стивен в завязке только с прошлого четверга, и у него все замечательно. Мы надеемся только, что так и будет.

Через несколько недель, 7 апреля, Guns N’ Roses выступали на «Farm Aid», уже ежегодном благотворительном концерте для сбора средств семьям американских фермеров, который появился благодаря речи Боба Дилана на концерте «Live Aid» в 1985 году. Дилан выразил надежду, что сборы помогут американским фермерам, которые могут потерять свои фермы из-за ипотечных долгов. В 1990 году концерт организовал Вилли Нельсон, и его транслировали в прямом эфире по телевидению из Индианаполиса в Индиане, в часе езды от Лафайета — родного города Роуза. Акселю было важно хорошо выступить. Он вышел на сцену в ковбойской шляпе, сапогах и обратился к зрителям: «Я бы хотел посвятить этот концерт своему дяде Бобу Роузу…»

Но 13-минутное выступление превратилось в хаос. Группа не играла в живую уже полгода, с концерта на разогреве у Rolling Stones, и ни разу не репетировала перед выступлением. Стивен Адлер, у которого явно возникли проблемы, позднее признавался, что другие музыканты намеренно саботировали его игру, чтобы потом его уволить.

«Они не сказали мне ни о новых песнях, ни о том, что мы вообще будем исполнять». В начале выступления Стивен исполнил театральный прыжок за барабанную установку — и промахнулся на метр. Они начали с одной из своих лучших песен — «Civil War», — которую написали Аксель, Слэш и Дафф и которую Стивен с большим трудом играл в студии, а вживую целиком не играл ни разу. Начало получилось очень слабым. Но все стало еще хуже на второй песне — кавере «Down on the Farm» группы UK Subs, которую Стивен, как он сам заявил позднее, до этого вообще ни разу не слышал. В конце короткого выступления Аксель крикнул: «Спокойной гребаной ночи!», бросил микрофон на землю и, явно недовольный, зашагал в кулисы.

В июле 1990 года Стивена Адлера официально уволили из Guns N’ Roses.

Если лучшие рок-н-ролльные группы похожи на уличные банды — мы вместе против всех, — то эта оказалась на грани распада и утратила нечто невосполнимое. Для группы, которая славилась своей опасной репутацией, Стивен Адлер оказался слишком большим риском. Аксель как-то сказал: «Мы группа плохих мальчиков. Мы не боимся злоупотребления разными веществами, секса и прочего. Многие люди боятся быть такими. А мы нет». Но даже у таких групп есть свои пределы, а выбор героина в качестве любимого наркотика ознаменовал конец невинности. Наступило самое что ни на есть темное время. «Во многом ему способствовал наш образ жизни, — объясняет Адлер. — Секс и рок-н-ролл — вот был мой образ жизни. Тяжелых наркотиков сначала не было. Героин пришел позже, когда мы уже стали успешными. И я оказался таким слабаком. Но мне нравились всего три вещи, приятель: героин, киски и ударные… Нам было гора-а-аздо веселее до того, как мы пришли к успеху, чем после.