Что бы там на самом деле ни произошло, этот случай только ослабил узы, которые держали вместе оригинальную пятерку. Брак Акселя не продлился и года. Эрин утверждала, что он впервые стал угрожать ей разводом спустя месяц после свадьбы, а через два Роуз так сильно ее избил, что она отправилась в больницу. В сентябре Эрин забеременела — «я думала, что Акселю это поможет», — но у нее случился выкидыш, и ей пришлось продать джип, чтобы оплатить медицинские расходы. В январе 1991 года они развелись.

Иззи Стрэдлин первым осознал, что группа потеряла в плане музыки с увольнением Стивена Адлера. «Все стало совершенно по-другому, — объяснял он в интервью в 1992 году. — Впервые я понял, что Стив делал для группы, когда в Мичигане в 1987 году он пытался по глупости пробить стену и сломал руку. Из-за этого на концерт в Хьюстоне нам пришлось взять Фреди Кури из Cinderella. Он играл четко и очень технично, но песни в итоге звучали просто ужасно. Мелодии были написаны с ударной партией Стива, и именно его индивидуальное чувство ритма и то замедление, то ускорение, придавали им неповторимый оттенок. Когда стиль Стива исчез, то песни стали какими-то… невероятно чужими. Ничего не получалось. Я бы предпочел продолжить работать со Стивом, но мы и так два года не играли, поэтому больше не могли ждать. Стиву было недостаточно того, что Слэш велел ему завязать. Он был не готов».

Тем не менее именно Слэш нашел Адлеру замену — 29-летнего Мэтта Сорума из Калифорнии, который совершил свой большой прорыв, исполнив ударную партию в дебютном альбоме Тори Амос «Y Kant Tori Read» (отступление в сторону софт-рока, которое Амос впоследствии решила не переиздавать). Это привело Мэтта к сотрудничеству с The Cult, которые в процессе своего переформирования превратились из скромных и таинственных готов из Северной Англии в монстров стадионного рока с таким монолитным звуком, на фоне которого AC/DC звучали как Мадонна. Сорум был рокером до мозга костей, хорошо подходил по темпераменту и вырос, восхищаясь Китом Муном и Рождером Тейлором — ребятах, которые катались на «Роллс-Ройсах» со своими куклами, пили шампанское и заезжали на машине прямо в бассейн. «Так я представлял себе рок-звезду, и поэтому тоже решил ею стать. Уже подростком я боготворил рок-н-ролльное дебоширство, секс, наркотики и вечеринки».

«Я вспомнил, что видел, как Мэтт играет в The Cult, и подумал, что он единственный хороший барабанщик, которого я слышал вживую, поэтому позвонил и пригласил его, — рассказывал Слэш. — Мы почти сразу оказались в студии, стали репетировать свой материал и очень быстро свели основные треки от начала до конца. Но это было чертовски большое количество материала и довольно масштабная работа». У Алана Нивена другое мнение. «Мэтт — грамотный барабанщик, но он не мог заменить Стивена. У него прекрасная устойчивость, но в то же время тяжелая рука. Он не может играть с тем же чувством, что Стивен».

Как и предсказывал Иззи, с приходом Сорума сбился пульс всей группы, но по многим критериям он им подходил и на какое-то время дал импульс, который был нужен. «Я заменял барабанщика-наркомана, верно? Но вся разница была в том, что он принимал героин, а я кокаин». «Стивен не был готов к завязке и к борьбе с собой, — рассказывал Слэш. — А я был готов завязать, поэтому за такой короткий период времени через многое прошел ради того, чтобы записываться в студии. Я знал, что моя настоящая цель в жизни — играть, записываться и гастролировать, и был на 200 процентов в этом уверен». Но сомнений было все больше, и группа дала трещины. «Мы каждый день делаем выбор, — рассказал Алан Нивен Джону Хоттену в 2011 году. — Во время работы над «Use Your Illusion» Слэш сделал свой, а я полностью его понимал, хотя и по сей день с этим выбором не согласен». Сейчас Алан вспоминает, благодаря какому событию он понял, что политика группы необратимо изменилась и перестала следовать девизу «один за всех». «Как-то в пятницу вечером мы со Слэшем отправились послушать игру Альберта Коллинза, блюзового гитариста, и в воскресенье днем я добрался домой чуть ли не ползком, будучи настолько под коксом, что пришлось принять таблетку экса [экстази], чтобы уменьшить эффект». В какой-то момент в эти потерянные выходные они сидели вдвоем дома у Слэша в Лорел Каньон. «Под кокаином никогда не запоминаешь разговоры, — говорит Нивен. — Но я очень отчетливо помню наш разговор со Слэшем. Основная мысль была в том, что он очень расстроен тем, как идут дела с «Use Your Illusion». Ему казалось, что одна песня в таком эпическом стиле, может быть, и уместна, но так много? Я попытался убедить Слэша, что нужно донести эту мысль до Акселя. А он посмотрел на меня и сказал: «У моего папы полный шкаф золотых и платиновых дисков и нет своего сортира, куда можно отлить. Я сделаю все, что угодно, чтобы получить чек. Я пойду на компромисс». И Слэш сдался. С этого момента главным стал Аксель».

В то же время Алан Нивен и Аксель Роуз постепенно отдалялись друг от друга, и отчасти этому способствовал тот факт, что Дуг Голдстейн с Акселем, наоборот, сближались. Слэш видел, как разражается очередная борьба за власть. «Мы находились в очень нестабильном положении, и в любой момент мог произойти взрыв, — объяснил он. — Алан не собирался терпеть дерьмо Акселя, а Акселя это бесило, и между ними началась война. Оглядываясь назад, я думаю, что, хотя это было бы совсем не весело, но единственное, что мы могли бы тогда предпринять, — это отказывать Акселю во всем, чего он хотел. Не думаю, что так дела бы шли продуктивно, но из-за того, что мы постепенно стали мириться со всем, лишь бы продолжать работать, вырос настоящий монстр».

Поначалу, когда Сорум заменил Адлера, скорость, с которой стал появляться новый материал, компенсировала все разногласия. И, хотя на весь процесс создания альбома потребовалось два года и семь студий звукозаписи, одной из самых замечательных характеристик «Use Your Illusion» является то, насколько быстро записали основные треки. Но потом возникли различные мнения о том, как же все-таки альбом должен звучать. «С новым барабанщиком мы записали тридцать шесть песен за тридцать шесть дней, так что дурака не валяли, — вспоминал Слэш. — Когда основные треки были готовы, я еще три недели записывал гитарную партию, что для тридцати песен тоже довольно быстро. Иногда мне удавалось записать две песни за день. Но мы зашли в тупик, когда дело дошло до синтезатора. Я никогда не был согласен с его использованием. С одной стороны, отчасти все получилось блестяще, но, с другой стороны, с синтезатором мы перешли в новое направление, а это стало началом конца. И из-за него весь процесс записи занял целую вечность. Иногда все получалось быстро, но большую часть времени не получалось ничего. Основная музыка уже и так была готова, а все остальное было в альбоме не так уж и нужно. Именно этим я больше всего недоволен».

Иззи отправился в ссылку и к тому же дистанцировался из-за масштабов записи. «Я записал основные треки, а потом Слэш записывал свои — месяц или два — в одиночку. Потом пришел черед вокала Акселя. А я вернулся в Индиану…» Аксель сосредоточился на «November Rain» и «Don’t Cry» — важных песнях, в которые он вложил свои самые глубокие чувства. «У Акселя было видение того, что он создает, — рассказывал Мэтт Сорум. — Мы начинали в полдень, рабочая обстановка была довольно расслабленная. Было много алкоголя, но героина в тот момент почти не было — Слэш завязал, Иззи завязал. Мы баловались кокаином и вечеринками. В студии горели свечи. Смотришь, а там тусуются Шон Пенн, Брюс Спрингстин и супермодели типа Наоми Кэмпбелл и Эль Макферсон. Как в фильме Феллини! Но принимать наркотики с Акселем всегда было не очень. Он принимал какие-то таблетки типа «да, чувак, я только что принял горсть хальциона». Как-то раз мы с ним нюхали кокс, а потом он говорил десять гребаных часов подряд! Больше я с ним не нюхал…» Сессии начали затягиваться, когда Роуз стал пытаться подогнать музыку под ту, которая звучала у него в голове: «Мы стали собираться позже. Начинали работать в шесть-семь часов. Аксель хотел заниматься только своими песнями «November Rain» и «Don’t Cry».