Это снова романтика самого дурного пошиба. Николай Первый был не романтиком, а жестким прагматиком. Мы уже видели, как всего двадцать лет назад, когда турецкому престолу возникла серьезная угроза со стороны Египта, Николай в защиту султана преспокойно высадил в Константинополе русские войска, нимало не заморачиваясь тем, что помогает «басурманам». Историю с ключами он просто-напросто использовал как повод, удобный предлог. Предлоги для войн бывали и легковеснее, шитые белыми нитками. Просто российское общественное мнение обрело убедительное объяснение: Россия защищает интересы православных, ущемляемых как нехристями-турками, так и ватиканскими папистами. Очень благородно звучало…

Подлинная причина – экономика.

Россия тогда экспортировала в Англию главным образом зерно, но к началу 50-х гг. XIX в. серьезную конкуренцию ему стало составлять турецкое. Русские промышленные товары, как это ни прискорбно для нашего национального самолюбия, в Европе сбыта не находили, потому что не могли конкурировать с английскими. Зато в Турции, Персии и Средней Азии спросом очень даже пользовались. Однако в последнее время туда активно влезли англичане.

Молдову и Валахию русские заняли в первую очередь оттого, что там в городах Браилов и Галац располагались крупнейшие зерновые биржи. Дирижируя ценами на зерно в Браилове и Галаце, Россия держала высокие цены на свое зерно в Одессе, вынуждая покупателей отправлять корабли именно туда. Этим дело не ограничивалось: чтобы не допускать в Браилов и Галац иностранные корабли, русские часто перекрывали устье Дуная. Упаси боже, не военной силой, мы же, господа, цивилизованные люди! Просто-напросто часто устраивались работы по «очистке фарватера» и «углублению Дуная», и никакой корабль, естественно, в Браилов и Галац попасть уже не мог, вынужден был идти в Одессу. Эти работы имели обыкновение затягиваться надолго. Иностранные зерноторговцы (чаще всего почему-то австрийские) жаловались своим правительствам. Петербург всякий раз находил убедительные отговорки, не поддававшиеся проверке: землечерпалок катастрофически не хватает, а те, что есть, уже в дряблом возрасте и постоянно требуют долгой починки, на одной запил капитан, и она не может выйти на реку, на другой боцманюга, опять-таки по пьянке, при ремонте утопил важную деталь механизма, и пока привезут новую, пройдет немало времени, на третьей некомплект матросов, на четвертой тоже что-то приключилось. Но в конце концов, господа, что вам в тех Браилове с Галацем? Плывите прямехонько в Одессу, там вам всегда рады и зерна продадут, сколько вашей душеньке угодно, – правда, исключительно по той цене, какую мы назначим…

Вот вам и подлинные причины. Разбив Турцию и навязав ей соответствующие договоры, Россия одним махом убивала бы двух зайцев: во-первых, ликвидировала конкуренцию турок в зерноторговле, во-вторых, вытесняла английские товары с турецкого рынка и преграждала им путь в Персию и Среднюю Азию. Так что передача ключей «папистам» пришлась как нельзя более кстати. Да и притеснение православных в Дунайских княжествах – предлог очень даже кошерный.

Англичане все эти игры и планы прекрасно просекали – сами были мастера на не менее хитроумные комбинации. А потому в одночасье изменили политику в отношении Турции на сто восемьдесят градусов – как уже говорилось, им к таким поворотам не привыкать. На флоте такой поворот именуется «поворот все вдруг», а британцы – морская нация… Буквально только что англичане строили планы раздела Турции, которую называли больным человеком Европы (активнее всего их в этом поддерживали австрийцы, зарившиеся на балканские владения турок). Но – «поворот все вдруг»! И вот уже Англия и послушно шедшая за ней в кильватере Франция поднимают страшный шум в защиту единой и неделимой Турции от «агрессивной России». (Точно так же Европа подняла страшный шум в четырнадцатом году этого века, защищая «несчастную Украину» от «российских агрессоров», злодейски оккупировавших «исконно украинский» Крым…)

Обязательно нужно добавить: в Петербурге полагали, что «горячей» войны с Англией, а уж тем более с коалицией государств ни за что не случится. Здесь нет ничего от благодушия – вина лежит на русской разведке, точнее, на одном-единственном человеке, графе Якове Толстом, более четверти века просидевшем резидентом в Париже под «крышей» атташе русского посольства.

Персона любопытная. В молодости друг Пушкина и активный участник декабристских кружков. 14 декабря 1825 г. застало его в Париже, и Толстой, не раздумывая, стал невозвращенцем, не без оснований полагая, что на родине окажется во глубине сибирских руд. К невозвращенцам Николай Первый относился сурово, безжалостно конфискуя все их движимое и недвижимое имущество, но здесь случай был особый – граф обладал обширнейшими связями и знакомствами в парижском «высшем свете». Специалисты тайной войны просто не могли пройти мимо столь перспективного кадра. Когда было создано Третье отделение собственной его величества канцелярии, исполнявшее самые разнообразные функции, и его шефом стал граф Бенкендорф, его люди очень быстро разыскали Толстого в Париже, пообещав от лица государя полную амнистию, без труда завербовали – граф и не сопротивлялся, честно говоря, хорошо представляя, что в противном случае останется с пустым карманом в блестящем Париже.

Бывший декабрист, надо сказать, работал отлично. Военными секретами он не интересовался, занимался тем, что мы сегодня назвали бы политической разведкой. Организовывал во французской прессе нужные России статьи и сам недурно пописывал для парижских газет. Вел то, что сегодня называется контрпропагандой и информационной войной, качал информацию из политических кругов, так что Петербург был практически полностью в курсе французских дел. Парижских газетиров граф покупал буквально пачками – публика была насквозь продажная. Одним словом, сделал для России немало полезного. Быть может, справедливо будет назвать его русским суперагентом номер один в Европе.

Увы, в 1844 г. все изменилось резко. В этом году умер граф Бенкендорф, крутой профессионал тайной войны, и на его место пришел граф Орлов, по большому счету – не более чем великосветский хлыщ. Страшный любитель парижских светских сплетен, амурных историй и прочих пикантных случаев – вроде тех скандалов, что устраивал в палате депутатов парламента Александр Дюма-старший (ага, тот самый, «папенька» трех мушкетеров).

Увы, Толстой, моментально уловив текущий момент и вкусы нового начальства, принялся халтурить самым откровенным образом. Вместо прежних серьезных и обстоятельных донесений, вместо прежней отличной работы на ниве информационной войны почти полностью переключился на сбор пикантных светских сплетен и амурных похождений известных в свете персон. Орлову эти отчеты страшно нравились – и Толстой практически забросил прежнюю серьезную работу. А потому совершал промах за промахом. Он отправлял в Петербург подробнейшие отчеты о многочисленных романах президента Франции Луи-Наполеона и проглядел подготовку означенным Луи переворота, в результате которого президент стал императором Наполеоном Третьим. И для Толстого, и для Петербурга это стало громом среди ясного неба…

И в дальнейшем Толстой громоздил промах на промах, его донесения по серьезным вопросам уже не имели ничего общего с действительностью. Толстой сообщает, что Франция на пороге финансового кризиса, да что там, полного банкротства и потому воевать никак не сможет, а французские финансы стоят прочно. Сообщает, что иностранные банкиры отказывают Парижу в займах, а они вовсе и не отказывают, так что деньги на войну у Наполеона есть. Пишет: противоречия между Англией и Францией столь велики, что две страны никогда не смогут заключить меж собой военный союз, а они взяли и заключили. Когда война, можно сказать, уже стучалась в дверь, Толстой докладывает в Петербург, что недовольство Наполеоном Третьим во Франции «распространяется с изумительной быстротой и охватывает все слои общества», что в эмиграции действует грозный и могущественный «революционный комитет», который подготовил восстание по всей Франции, и оно грянет моментально, если император вздумает объявить войну России. Между тем нет ничего и отдаленно похожего. Страшный «революционный комитет» состоит из кучки болтунов-литераторов во главе с Виктором Гюго. И занимаются они исключительно тем, что в уютных бельгийских кабачках перемывают косточки императору и пишут на него пасквили…