Однако мировоззрение Тиля идет дальше надежной защиты интеллектуальной собственности и монополии. Бизнес, приносящий большую часть прибыли Тиля (согласно оценкам, около 2,6 млрд долларов), называется Palantir – это компания, которая пользовалась финансированием со стороны ЦРУ, специализируется на анализе данных и обеспечивает компьютерную безопасность пограничных служб по всему миру, включая Данию и Великобританию. Изначально создававшийся с целью консультаций американских военных по вопросам борьбы с терроризмом и антиправительственными движениями, Palantir занимается теперь прочесыванием огромных массивов данных, – любых данных, с целью обнаружения подозрительных закономерностей.

С тех пор компания неоднократно применяла свои методики военной разведки для гражданских целей: в 2018 году стало известно, что она тайно предоставляла полиции Нового Орлеана аналитику в части «интеллектуальной охраны», по которой возможность причастности горожан к бандитским группировкам вычислялась по шаблонам поведения, а не по замеченным преступлениям. В случаях вроде этого миры бизнеса и военной стратегии действительно начинают сближаться. Секретность меняющего мир предпринимательства в теории становится трудноотличимой от таковой у разведывательной службы. В своих периодических философских размышлениях Тиль высказывал глубокую неприязнь к пацифизму, а в особенности – к Томасу Гоббсу, которого он обвиняет в склонности ценить «трусливую жизнь» больше «героической, пусть и бессмысленной смерти»[161]. Таким образом, его превознесение хаоса, основной этос всех стартапов Кремниевой долины, приобретает качества геополитической угрозы.

Тиль олицетворяет определенную крайность либертарианского бизнес-мышления. Однако его успехи и идеи иллюстрируют неизбежные вопросы о роли знания и экспертизы в обществе: какие виды знаний мы ценим и почему? Начиная с 1980-х годов правительства множества стран сознательно стремились поощрять коммерческое применение научных знаний с целью развития «экономики знаний». Отношение к знаниям как к частным экономическим активам привело к широкому распространению консалтинговых услуг, до такой степени, что к концу 1990-х годов одна шестая всех выпускников Оксфорда, Кембриджа и университетов из американской Лиги плюща выбирали карьеру в управленческом консалтинге[162]. В постиндустриальных обществах «креативные индустрии» стали рассматриваться как золотоносные жилы, при условии, что законы об авторском праве были достаточно строгими, чтобы защитить их активы.

Университеты принялись через поощрение, а часто и по требованию, больше подражать поведению коммерческих структур и уделять больше внимания коммерческой ценности образования и исследований. Соответственно, студентам предлагается вести себя подобно потребителям или инвесторам, стремясь получить образование с целью максимизировать свою ценность на рынке труда. Рейтинги университетов позволяют возможным абитуриентам оценивать ценность той или иной квалификации исходя из удовлетворенности студентов и будущего заработка. Изменения в законодательстве, такие как принятый в 1980 году в США судьбоносный акт Бэя – Доула, создали стимул для исследователей чаще патентовать свои находки, а не делиться ими безвозмездно с остальным научным сообществом, как было заведено столетиями. Рынок определит ценность знания, а именно, какую пользу оно принесет в части эффективности, удовлетворения потребителей и производства богатства. Но насколько далеко мы готовы пойти по пути Тиля? Дойдем ли мы до заступничества за секретность и частные «истины»?

Когда знание рассматривается в первую очередь как инструмент бизнеса, инстинкт требует еще более быстрого развития и лучших способов его добычи и контроля. Словно на войне, целью является не общественное согласие, а быстрая реакция на меняющееся окружение. Военные методы просачиваются в мир бизнеса, попутно размывая грань между «войной» и «миром», формируя культуру экономической борьбы. Существует длинная история того, как искусство лидерства и тимбилдинга неоднократно переходило туда и обратно между корпоративной и военной сферами. Но недавно распространившиеся инфраструктуры слежения предоставляют скрытые формы наблюдения невероятной коммерческой ценности. К примеру, в 2017 году выяснилось, что технология самолета-шпиона, разработанная для Агентства национальной безопасности с целью наблюдения за мобильными телефонами с воздуха, использовалась частной компанией Acorn для сбора «коммерческих разведданных» о привычках, связанных с шопингом[163]. Тем временем государство все больше полагается на технологии и услуги частных компаний вроде Palantir при выполнении своих ключевых функций по охране границ и ведению войны.

Идеал обоснованных фактов опирается на их публичность, благодаря которой они могут быть проверены и дополнены. Сегодня он подвергается атакам со стороны различных сил, в том числе бунтующих популистов, ставящих под сомнение легитимность и нейтралитет экспертного знания. Однако ему также угрожает враждебная философия, которая подобно теории войны Клаузевица рассматривает знание как оружие против врагов, а вовсе не как основу для мира. Как и на войне, знание такого рода должно быть оперативным, полезным и секретным, чтобы противники не добрались до него раньше. Смекалка и инстинкт играют важную роль, когда успех зависит от определения настроя масс и влияния на него. Разница в данном случае в том, что участники боевых действий сходятся скорее в индустриальном конфликте, чем на войне в прямом смысле. Ареной таких противостояний является рынок, чьи постоянно меняющиеся цены заменяют обществу нервную систему, передавая информацию от узла к узлу в реальном времени, никогда не засыпая или останавливаясь. Истоки данной философии, чье знамя Тиль несет по миру, находятся в Вене 1920-х годов.

Первая мировая война поставила перед внутренними экономиками беспрецедентные задачи по управлению и реструктуризации. Она потребовала от правительств перенаправить ресурсы на производство боеприпасов и ввести регулирование потребительского спроса. Небывалое количество женщин перешло на рабочие специальности и стало участвовать в таких новых для себя отраслях экономики, как транспорт и машиностроение. Призывные армии мобилизовали 60 миллионов человек по всей Европе. Кроме того, это была первая война, где проводились бомбардировки с воздуха, новшество, которое потребовало для военных нужд еще больше гражданских ресурсов и инфраструктуры. Политики принялись требовать более оперативных и детальных статистических отчетов о производительности ключевых отраслей, предваряя статистические инновации Второй мировой. В силу необходимости перед государством встала задача экономического планирования и мобилизации целых отраслей.