— Полегче, дорогуша, — скривился Грибовский и приложился к фляге, которую так заботливо ему предложил Йоширо.

— Эй, эй! Грибовский-сан, ты так не налегай на дармовой нектар! — обеспокоенный голос пилота трещал в наушниках старым радио. — Ты мне еще за прошлую попойку двести кредитов должен!

А неплохо Гвардия умеет веселиться. Двести кредитов за попойку вызывает немного, но уважения.

— Не боись, потомок самураев, — поляк отсалютовал флягой. — сочтемся.

И с этими словами он снова закинулся каким-то пойлом с очень острым и резким амбре. Дум, хоть и пил все, что горело и, под настроение, трахал все, что двигалось и не имело мужских половых признаков — к такому бы даже в самые худшие свои дни не притронулся бы.

Грибовский, отвернувшись, смачно срыгнул, после чего втащил свое тело на кресло и накинул на забинтованный торс изрезанный кожаный плащ.

В нем прорех было столько, что он скорее походил на сито, чем на предмет верхнего гардероба.

— Животное, — прокоментировал О’Хара и села напротив. — Вы оба… может поэтому уже общаетесь без слов.

Алекс был слишком занят созерцанием ночного Маэрс-сити с птичьей перспективы, чтобы отвлекаться на пикировку с фейри.

Так что эта радость досталась Грибовскому в полной и единоличной мере. Запустив руку в свои красные волосы, он тяжело вздохнул.

— Да нет, Дум меня ни о чем не предупреждал.

— Тогда…

— Просто, видишь ли, дорогуша черный маг строит из себя цундере.

— Чего? — отвлекся Алекс. — ты меня сейчас как назвал, мутант светлый? Ты смотри, у меня вроде еще патрон в стволе остался.

— Да ладно, — отмахнулся поляк. — ты что, при всей своей любви к кинематографу никогда не видел аниме?

— Тебе в рифму ответить? Так я могу.

— Ой серость-то какая… пить будешь?

— Нахрен иди со своим пойлом. И можешь этого ниндзю с собой прихватить. Вместе с домашним зверьком, — Йоширо, видимо не расслышал, так что никак не отреагировал, а вот глаза О’Хары опять сверкнули, да и её деловой прикид, который, кстати, даже не помялся, почему-то стал напоминать Думу экспонаты исторического музея. Что-то связанное с рыцарской броней. — От вас одни проблемы. Сам бы я справился без шума и пыли.

— Ага, — кивнул Грибовский. — совсем, как в тот раз, когда ты гонялся за Маской и расхреначил добрую половину Финансового района. Знаешь сколько Гвардия отвалила потом городу за это?

Алекс, вместо ответа, поправил очки. У них, кстати, погнулась дужка, что никак не радовало и без того паршивое настроение.

— Кстати, — спохватился Дум. — чтобы знать на будущее — что у вас за история с Тенью?

Еще недавно смеющийся глазами Грибовский, вдруг как-то приосанился и немного сник.

— Я убил его сестру, — тяжело произнес он.

Достаточно тяжело, чтобы было понятно, что за этими словами скрывалась целая история. История, о которой никто не хотел говорить.

Дум, конечно, был ублюдком и мудаком, но… иногда и в нем просыпалась совесть. Правда очень быстро собирала манатки и сваливала восвояси.

— Профессор, — О’Хара напрямую обратилась к Алексу, что, кстати, выглядело как-то необычно. — мне кажется, ты знаешь, кто ждет нас в Парке Памяти. Может поделишься информацией?

— Нет, — коротко ответил Алекс.

— Это не ко времени, дорогуша.

— Ко времени или нет — даже если бы я хотел вам что-то рассказать, помимо указания маршрута как сходить на х… кхм, то я бы просто не смог этого сделать.

Грибовский чуть сощурился и, максимально незаметно для Йоширо, еще немного отпил из фляги.

— Ты ведь уже не член клуба Бездны.

— И только не говори что-то о солидарности темных существ, — добавила фейри, чья блузка очень заманчиво трепыхалась на сквозном ветру. Разумеется — заманчиво не для Алекса. — Вы все одинаковые и заботитесь только о себе.

— Не могу отрицать, — развел руками Дум. — и именно потому, что мне дорога моя шкура, я ничего вам не расскажу. А если вам дороги ваши, то вы останетесь сидеть в вертушке, пока я веду переговоры. Иначе… ну, даже не знаю, я лично просто себе вены вскрою. Это лучше, чем то, что может сделать эта… хрень.

Какое-то время О’Хара и Грибовкий молча разглядывали Алекс, но тот плевать хотел на их мнение и, отвернувшись к городу, продолжал наслаждаться его ночными видами.

— Резонно, дорогуша, — поляк отсалютовал фляжкой.

— Грибовский-сан! Имей совесть! — взъелся Йоширо.

— Да ладно тебе…

Алекс снял наушники. По барабанным перепонкам тут же ударил шум ветра и гул лопастей с двигателем. Ему не очень хотелось слушать дальнейшие обсуждение чего бы то ни было.

Он просто смотрел на огни города, а те отражались в его глазах. Ведь кто знает, может он в последний раз в жизни смотрит на это великолепие электричества, магии и неона.

Вот ведь срань…

Старик-профессор всегда говорил, что нормальный черный маг никогда не рискует своей жизнью. Не прыгает грудью на амбразуру и не закрывает собой оброненную на пол гранату.

Вот только почему-то Алекс в последнее время только и делал, что занимался именно этим.

Нет, разумеется, ему приходилось выполнять свою часть сделки для того, чтобы Гвардия, в свою очередь, помогла в его расследовании инцидента с «Фолленом», но…

Он-то уже неоднократно свою жопу под вражеский фугас подставлял, а вот ответных любезностей пока не следовало.

И, все же, вот он — Алекс Дум, черный маг, в вертолете Гвардии летит туда, куда ни один, даже самый безумный Темный никогда в жизни… да и в посмертии, не полетит.

— Парк Памяти! — прокричал Йоширо так, чтобы услышал и Дум. — снижаемся.

И они действительно начали спускаться прямо на парковку, которой и начинался самый маленький парк в городе. Единственный мемориал, посвященный темным существам, павшим в битве с победившим Светом.

Напускная толерантность просочилась даже на этот уровень.

Алекс достал смятую пачку из кармана.

Последняя…

Кто бы сомневался…

— Парк Памяти, да? — Дум глубоко затянулся и выдохнул облако дыма.

Едкого, серого, такого, от которого у человека, непривычного к подобному, запершило бы в горле и заслезились бы глаза.

Алекс с детства любил крепкие сигареты. Они успокаивали его. В той мере, в которой это было возможно.

— А я думал, что это темные — циничные ублюдки, — криво усмехнулся он и направился в сторону ворот в красивой, кованной ограде.

Маленькая ремарка — некогда кованной и, примерно в тоже самое время, красивой, но сейчас железные прутья были погнуты. Те изображения, который были, казалось бы, навеки запечатлены в медальонах, закрашены краской, осквернены символами света.