людей гораздо легче представить себя на месте благородного ведущего, но поверженного бойца, чем разделять триумф высокомерных и самодовольных победителей. Кроме того, успех всех одержанных побед так до сих пор и не смог избавить мир от страданий и беспорядков»{207}.

Наблюдая за активностью Черчилля, невольно задаешься вопросом: как он успевал писать столько статей, речей, книг, эссе, писем, меморандумов и прочих документов, находя время на политику, журналистику, перестройку поместья, путешествия, выступления и живопись? Ответ на этот вопрос лежит одновременно в нескольких плоскостях. Свою лепту вносили как личные качества – быстрота интеллекта, трудоголизм, энергичность, непоседливость, так и правильная организация труда и отдыха. Главным элементом написания текстов была диктовка, Черчилль диктовал медленно, сначала бормоча себе предложение под нос, и только найдя нужную конструкцию, озвучивал ее вслух. После диктовки он работал с печатным текстом, что-то удаляя, что-то переписывая, а иногда и диктуя новые куски. Как правило, рукопись редактировалась по пять-шесть раз, пока автор не оставался доволен качеством текста. Сделав ставку на диктовку, Черчилль стал очень зависим от секретарей – Вайолет Пирман (1896–1941), Грейс Хэмблин (1908–2002) и Кэтлин Хилл (1900–1992). По словам Хэмблин, Черчилль был «трудным руководителем»: «постоянно подгонял нас и редко хвалил». «Он полностью посвящал себя работе и сам очень упорно работал, поэтому от других ожидал аналогичного отношения», – вспоминала секретарь{208}. Учитывая напряженный график и перманентный характер работы, они не работали на него, а фактически служили ему, не имея ни времени, ни сил на личные дела и семейную жизнь.

Вынужденно оставив в 1930-е годы активную политическую жизнь и переехав в Чартвелл, Черчилль установил для себя следующий распорядок дня: просыпался он обычно в 7–8 часов утра, выпивал бокал апельсинового сока, просматривал почту и диктовал письма. После работы с корреспонденцией обстоятельно изучал свежую прессу, начиная всегда с The Times и Daily Telegraph. «Разумеется, нельзя верить всему, что читаешь в газетах», – признавался он, отмечая при этом, что «узнавал из газет гораздо больше, чем из официального навоза». Затем следовал завтрак, который проходил в одиночестве, в спальной. «Два или три раза мы пробовали с моей супругой позавтракать вместе, но из этого ничего не получилось, – объяснял он. – Завтрак следует принимать одному в постели. Не думаю, что наша семейная жизнь была бы настолько же счастливой, если бы мы завтракали вместе». После завтрака Черчилль работал с рукописями и помощниками, давая указания, какой материал следует дополнительно собрать, какие факты проверить и на какие вопросы найти ответы. На ланч политик присоединялся ко всем, обычно спускаясь к столу последним. Промежуток времени между ланчем и обедом, как правило, не наполнялся работой. Черчилль беседовал с гостями, показывая им последние изменения на территории поместья, занимался живописью или кирпичной кладкой, а также обязательно уделял время сиесте, чтобы запастись силами для второй половины дня. В 7 часов вечера он принимал ванну и готовился к обеду, который начинался в 8.30. Черчилль любил хорошо поесть и даже в старости сохранял завидный аппетит. Большую часть кулинарных чудес для него творила Джорджина Ландемер (1882–1978), которая многому научилась у своего супруга – французского шеф-повара, работавшего в отеле Ritz Поля Ландемера (1857–1932), и позиционировала свои блюда как совмещение «французского опыта с фешенебельным стилем кулинарии английского загородного дома». Ее рецепты отличали изящество и простота, последнее особенно импонировало Черчиллю, не любившему в еде вычурность. После обеда политик удалялся с секретарями и помощниками в кабинет, где и начиналась основная работа, продолжавшаяся до трех, а иногда и четырех часов ночи (или утра){209}.

Помимо статей Черчилль также пробовал себя в качестве сценариста, приняв участие в трех проектах. Первый проект для London Film Productions, работа над которым велась в последнем квартале 1934 года, был приурочен к серебряному юбилею правления Георга V. Черчилль предложил разбить фильм на три части: первая – внутриполитические проблемы и обострение международной обстановки в начале правления, вторая – Великая война, третья – послевоенный период. Черчилль подробно разработал первые две части. Начинаться фильм должен был со сцены коронации, затем шли описания борьбы за гомруль в Ирландии, противостояния с Палатой лордов за «народный бюджет», движения за предоставление женщинам избирательных прав. Описывая суфражистку, Черчилль считал, что ее следует изобразить «высокой, стройной [выделено в оригинале. – Д.М.], почти застенчивой, но при этом красивой и немного истеричной незамужней девушкой в возрасте двадцати трех лет». Выражение лица должно передавать «тревогу, связанную с внутренним напряжением», но в своем «неистовстве» она «должна [выделено в оригинале. – Д.М.] вызывать симпатию у зрителей». Дальше Черчилль меняет ракурс и переходит на внешнеполитические проблемы – Агадирский кризис, эскалацию вооружений, подготовку к войне. Черчилль хорошо помнил, с каким противодействием он столкнулся в 1913 году, запросив увеличение военно-морских расходов для повышения боеготовности флота. Пытаясь передать враждебность, с которой были встречены его предложения, и одновременно показать правильность выбранного курса, он добавил в сценарий диалог простолюдин. «Не является ли это страшной тратой денег?» – интересуется женщина у супруга. «Нет, – отвечает он. – Англия не сможет существовать без сильного флота, гарантирующего целостность империи и безопасность доставки на остров продовольствия и прочих жизненно важных товаров». «Будет ли война с Германией?» – спрашивает отца сын. «Нет, до этого не дойдет – по крайней мере, пока флот достаточно силен». Сам процесс начала войны, когда обычные матросы и офицеры продолжают оставаться людьми, которые ценят радости мирной жизни гораздо больше удовлетворения геополитических амбиций своих руководителей, Черчилль демонстрирует на примере Кильской регаты, которая проходила летом 1914 года по случаю завершения работ по расширению Кильского канала. Он показывает, как немецкие и британские моряки вместе дружно празднуют за одним столом. «Я пью за наших британских гостей. Правь, Британия!» – произносит на хорошем английском, хотя и не без акцента, один из немецких офицеров. «Герр лейтенант, вы определенно устроили нам восхитительную неделю. Все наши парни восхищены вашим гостеприимством», – звучит в ответ со стороны офицеров флота Его Величества. Далее следует веселый диалог, прерываемый сообщением вошедшего немецкого офицера: в Сараево убили эрцгерцога Франца Фердинанда. Веселье закончилось. Началась война. При описании военного времени Черчилль отдельно останавливается на ужасах окопной войны, когда на протяжении всего фронта, от побережья Северного моря до Альп, солдаты противоборствующих армий безжалостно истребляли друг друга; на газовых атаках, поражающих не только солдат, но и мирное население; на героизме и трудовых подвигах в тылу; на бесконечных составах, уходящих с солдатами на фронт с вокзала Виктории. Но все когда-то заканчивается. Великая война, опустошив чашу гнева, подошла к концу. Началась мирная жизнь, которая принесла свои проблемы{210}. Черчилль увлеченно работал над сценарием в течение трех месяцев, но проект так и не был реализован. Его опечалил такой исход, но он смог быстро перестроиться и на основе наработанного материала подготовил семь статей для Evening Standard (вышли в период с 2 по 9 мая 1935 года) под общим заголовком: «Двадцать пять лет короля».

В марте 1935 года Черчиллю предложили принять участие в создании фильма про покорение воздуха. Писать сценарий не требовалось. Нужно было лишь дать предложения. Изучив внимательно текст, Черчилль сделал несколько замечаний, наиболее интересные из которых приходились на концовку фильма. По его мнению, в фильме отсутствовали «надежда» и «моральный урок». Человек одержал победу над природой, обрел новые знания и овладел новыми навыками. Но достоин ли он их? – спрашивал наш герой. Если нет, тогда эти открытия могут привести к «разрушению цивилизации», «лишению всего того, за что человечество боролось на протяжении стольких веков: свободы, верховенства закона