споры с которым займут много места в произведении Черчилля. После того, как наш герой станет премьер-министром, он посодействует назначению Тревельяна главой одного из самых престижных учебных заведений Кембриджа – Тринити-колледжа. Хотя близкими их отношения никогда не были. На выборах 1945 года историк будет голосовать против возглавляемой Черчиллем Консервативной партии, считая лейбористов, к которым он также не испытывал симпатий, «меньшим из зол».

Знакомясь с солидным перечнем специалистов, привлеченных к работе над новым произведением, невольно задаешься вопросом, насколько велика была доля самого автора в конечном результате творческого труда. В случае с «Мальборо» книга стала плодом исключительно черчиллевского интеллекта и в части замысла, и в части структуры, и в части изложения. Помощники были нужны ему для проверки фактов и сбора материалов, многие из которых находились в архивах – Бленхейма (Мальборо), Элторпа (Спенсеры), Виндзоров (архив Стюартов), а также в государственных архивах Австрии и Франции.

В своем эссе про Клемансо Черчилль писал: «Муза Истории не должна бояться запачкать руки. Она должна все видеть, ко всему прикоснуться и, если возможно, ко всему принюхаться. Ей не следует бояться, что некие интимные подробности лишат ее романтики и героического благородства»{221}. Черчилль не стал избегать описания «интимных подробностей», показав, что успешным стартом своей военной карьеры его предок обязан женщинам: сначала – старшей сестре Арабелле Черчилль (1648–1730), фаворитке будущего короля Якова II (1633–1701) и матери четырех его внебрачных детей, затем – любовнице Барбаре Вильерс 1-й герцогине Кливлендской и графине Кастельмейн (1640–1709), которая была по совместительству inamorata другого короля – Карла II (1630–1685), произведя от него на свет пять бастардов[23]. В зрелые годы генералу сыграла на руку дружба с королевой Анной его супруги Сары, брак с которой, кстати, был по любви, а не по расчету. На пике своей карьеры Мальборо настолько приблизился к Короне, что по своим функциям фактически исполнял обязанности премьер-министра, хотя подобной должности на тот момент еще не существовало. Правда, потом отношения Сары и королевы Анны испортились, герцог попал в немилость и был вынужден покинуть Туманный Альбион.

Зависимость в карьере от женщин была хотя и пикантной подробностью, но не самой непривлекательной стороной биографии Мальборо. Благодаря креативности Маколея, уделившего немало место оценки личности и поступков известного военачальника на страницах своей пятитомной «Истории Англии», у 1-го герцога Мальборо была подмоченная репутация. Не отрицая полководческий талант Джона Черчилля, Маколей представил предка нашего героя распущенным оппортунистом, активно использующим служебное положение ради личного обогащения, готовым предать короля и страну ради собственных карьерных устремлений. Мальборо действительно предал короля Якова II, которому многим был обязан, включая свое звание генерал-лейтенанта и должность главнокомандующего королевской армией. Узнав о готовящемся государственном перевороте с попыткой возведения на престол протестанта (Яков был католиком, последним на британском престоле) голландского статхаудера Виллема ван Оранье-Нассау (1650–1702) и его супруги Марии (1662–1694), дочери Якова II и внучки Карла I, он ничего не сообщил своему благодетелю. Во многом именно благодаря поддержке Мальборо, за которым стояла армия, Славная революция 1688 года прошла без кровопролития, и в Британии началось совместное правление Вильгельма III Оранского и Марии II.

Но даже это предательство было не самым страшным клятвопреступлением. Маколей обвинял Мальборо в том, что во время военно-морской кампании 1694 года по захвату французской базы Брест в заливе Камаре Мальборо написал и передал противнику письмо, раскрыв основные положения кампании. В результате французы смогли подготовиться и экспедиция закончилась провалом, повлекшим существенные потери, включая гибель командующего – генерала Томаса Толлемаша (род. 1651). По мнению Маколея, Мальборо пошел на этот шаг ради возвращения влияния в правительстве и устранения Толлемаша, которого считал конкурентом. Точка зрения Маколея долгие годы была канонической, повлияв во второй половине XIX и в начале XX века на мнение многих, в том числе и Черчилля. Именно из-за этой истории, названной им «препятствием, которое я не мог преодолеть», наш герой долгое время не решался взяться за биографию, понимая, что ему придется давать оценку неблаговидному поступку. Преодолеть «препятствие» помог экс-премьер 5-й граф Розбери. Во время одной из встреч в 1924 году, убеждая своего друга взяться за биографию «потрясающего малого, “герцога Джона”», Розбери дал ему прочитать экземпляр книги Джона Педжета (1811–1898) «Парадоксы и загадки: исторические, юридические, литературные», в котором убедительно обосновывалась ошибочность выводов Маколея. «Педжет высмеивает точность Маколея и постоянно обвиняет его не столько в ошибках, сколько в преднамеренном искажении фактов», – не без удовлетворения сообщил Черчилль супруге. В 1934 году книга Педжета будет переиздана в издательстве Haworth Press, Черчилль напишет к ней семистраничное предисловие, а также направит ее Стэнли Болдуину, заметив, что она должна быть обязательно в библиотеке, как «необходимая коррекция и дополнение к Маколею». Сам Черчилль пошел дальше «замечательного, но редко читаемого» Педжета, рассмотрев Брестскую кампанию самым тщательным образом и посвятив ей несколько глав. Ссылаясь на редкие документы из архива Стюартов, Черчилль утверждал, что знаменитое письмо искусная подделка. «Даже кошку нельзя повесить, строя обвинение на таких доказательствах», – возмущался он{222}.

Погрузившись в исторические изыскания, Черчилль обнаружил, что так почитаемый им в молодые годы Маколей не только в этом эпизоде, но и в целом не отличался чистоплотностью в выборе источников, вынося обвинительные вердикты на основе работ заказного характера. «Трудно найти более искусного автора небылиц», – возмущался Черчилль, называя Маколея «мастером колющей риторики и тщательно продуманного пренебрежения» – «нам остается только надеяться, что Правда будет следовать за ним так же быстро, чтобы закрепить ярлык “Лжец” на фалду его элегантного и модного пальто». В погоне за восстановлением исторической справедливости Черчилль сам переступил черту, оказавшись на скользкой дорожке тенденциозности. Он уделил виговскому историку непропорционально большое внимание, не гнушаясь обсуждать не только его произведения, но и личность. Как, например, развенчивая миф о «скупости» своего предка, он сообщил читателям, что Маколей признавался, будто принял должность в Верховном комитете по делам Индии исключительно ради улучшения собственного благосостояния. Пусть так, но какое отношение поступки Маколея имели к истории Мальборо и событиям более чем двухвековой давности? Показательно при этом, что критикуя Маколея, Черчилль продолжил относиться к нему с уважением, позже он будет активно цитировать его в своих произведениях и выступлениях, а в автобиографии напишет, что хотя викторианец и «обманул меня, простофилю», тем не менее он все равно «перед ним в долгу»{223}.

Не исключено, что в своей критике Черчилль обрушился не столько на конкретного историка, сколько на ограниченность исторического метода в целом, когда за разбор и описание выдающейся личности или известного события берутся непрофессиональные исследователи, которые, оперируя непроверенными фактами, пытаются либо произвести впечатление, либо оказать влияние, причесывая прошлое под популярные взгляды настоящего. Черчилль назвал таких авторов «послушным стадом придирчивых крючкотворов, которые слоняются на своих пастбищах, порицая реальность и извращая историю». Не успеют они завершить свои труды, как на их предвзятых творениях расцветает творчество следующего поколения мастеров пера, неизменно добавляющих часть вымысла от себя. И так далее, и так далее: «Длинная вереница историков следуют друг за другом, словно овцы, проходя через ворота ошибок»{224}.

Сам Черчилль, погружаясь в исторические изыскания, решил в очередной раз лично посетить места боевой славы своего предка – Бленхейм, Рамильи, Ауденарде и Мальплаке. Осенью 1932 года он совершил тур по Франции, Бельгии, Нидерландам и Германии (Баварии). Рассказывая издателю о поездке, он назовет ее «волнующим путешествием». «Я был глубоко потрясен видом этих мест и явственно почувствовал, что впервые в жизни способен описать эти сражения», – делился он своими впечатлениями