Нежная дружба Мура и Мити развивалась на весьма своеобразном историческом фоне, где “голубой” краски было гораздо больше, чем принято считать.

Советская Россия декриминализовала гомосексуализм, но после 17 декабря 1933 года[65] любовная связь мужчин снова стала уголовным преступлением. В сущности, это был возврат к дореволюционным нормам, хотя аргументация была советская. Статью о мужеложстве включили в Уголовный кодекс, чтобы “актив педерастов” не мог “в контрреволюционных целях” “политически разлагать рабочую молодежь”. Но никто не тронул старика Чичерина, основоположника советской дипломатии. Умер он своей смертью в 1936 году. По совпадению в том же 1936-м не стало и поэта Михаила Кузмина, тоже известного гомосексуалиста. Любовника Кузмина Юрия Юркуна (Юрочку) арестовали и расстреляли, но не за гомосексуализм, а за участие в т. н. антисоветской правотроцкистской террористической писательской организации.

Андре Жида приглашали как почетного гостя в Москву, издавали его книги, в особенности антиколониальное “Путешествие в Конго”. При этом отлично знали о склонностях писателя. Закон уже действовал, когда НКВД возглавил товарищ Ежов, с юности практиковавший мужеложство. Пока Ежов был нужен, на это не обращали внимания. Да и Козина до поры до времени не трогали.

Тридцатые в Европе, Америке, России – эпоха танго, фокстрота и слоуфокса, нежных и страстных танцев. “После такого девку придется замуж брать”, – шутили деревенские мужики, насмотревшись на “городские” танцы. Но под эти мелодии могли танцевать и однополые пары. О мужчинах упоминаний не нашлось, а вот женщины танцевали, и отнюдь не из-за отсутствия кавалеров. 19 апреля 1938 года Елена Сергеевна Булгакова ужинала в “Метрополе” с мужем, Ермолинскими и Вильямсами. Она обратила внимание на “двух девиц, грязно одетых и танцевавших вдвоем неприлично”. Михаил Афанасьевич заметил, что натанцевали они “минимум на пять лет каждая”.548549 Писатель плохо знал советское уголовное право: статья 154-а УК РСФСР предусматривала наказание только для мужчин-гомосексуалистов, какой-либо кары для лесбиянок в Уголовном кодексе не было.

В конце тридцатых джаз-ансамбли играли композиции на мотивы модных танцев. Знаменитый джаз Александра Цфасмана выступал в “Национале”. Одна из его популярнейших композиций 1940–1941-го – слоуфокс “В дальний путь”. Нет сомнения, что Мур с Митей слушали ее в ресторане или по радио.

Это поет не солистка – поет Павел Михайлов своим нежным баритональным тенором. Стихи сочинил Иосиф Альвек, друг и даже душеприказчик Велимира Хлебникова, в тридцатые зарабатывавший такими песенками[66].

А вот другой солист джаза Цфасмана, Аркадий Погодин:

Голос Аркадия Погодина еще нежнее и слаще, чем у Михайлова. Эротика не в словах даже, а в голосе, в интонациях.

Казалось бы, герои тридцатых – летчики, пограничники, полярники, танкисты – люди мужественные и явно не женоподобные. А на эстраде – мужчины с нежными, почти женскими голосами. И не только на эстраде. Популярнейшие оперные голоса того времени – теноры Лемешев и Козловский, оба – красивые, изящные мужчины. На Всесоюзном радио советские песни исполняют сладкоголосые Георгий Виноградов, Владимир Бунчиков, Владимир Нечаев. Море гомоэротики.

Всё это не означает, будто авторы стихов, музыки и сами исполнители были гомосексуальны. Известно лишь о гомосексуализме Козина. Большинство песен даже его репертуара обращены к женщинам, только “Дружба” – откровенно к мужчине. Впрочем, и лирический герой, и предмет его страсти в некоторых песнях очень туманны. Может быть, речь о женщине, а возможно, о мужчине. Всё зависит от контекста, а контекст мог быть и “голубым”. Взять хотя бы “Осень” или “Снова пою” в его исполнении:

Современному человеку просто бросаются в глаза откровенно гомосексуальные мотивы в советской массовой культуре. Чего стоят парады полуобнаженных физкультурников на Красной площади! Говорят, геи и сейчас ими засматриваются. В те времена еще не забыт был старинный русский обычай, когда даже взрослые мужчины после долгой разлуки обнимались и целовались в губы. Кто в 1939 году не видел плакат “Наша армия есть армия, освобождающая трудящихся”, сделавший имя художнику Виктору Корецкому? Плакат посвящен присоединению к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии. Белорусский крестьянин в праздничной вышиванке крепко обнимает и целует в губы молодого красивого красноармейца в гимнастерке, в каске и с винтовкой. Эротический смысл в это не вкладывали: братские объятия и братский поцелуй.

А вот менее известный случай – гравюра Анатолия Яр-Кравченко “И.В.Сталин поздравляет летчика Г.Ф.Байдукова с беспосадочным перелетом Москва – Николаевск-на-Амуре”. На картине двое мужчин средних лет целуются в губы, причем Байдуков крепко обнимает Сталина за шею и плечи. В иконографии Сталина такой сюжет необычен. В отличие от Хрущева и Брежнева, он вроде бы не любил этот поцелуйный обряд. Может быть, рисуя вождя, художник вспомнил о ком-то другом? Яр-Кравченко – не только один из самых известных портретистов Сталина, других советских вождей и в особенности советских писателей-соцреалистов. В молодости он был другом Николая Клюева. Поэт в письмах обращался к Анатолию “возлюбленный мой”, “свет мой”, “ласточка моя”, называл его своим “индийским царевичем”: “Лобзаю тебя лобзанием Песни песней, возлюбленный мой, брат, дитя и веселие мое”.

Как видим, советские люди не только трудились на заводах и маршировали на парадах. Их частная жизнь была так же разнообразна и сложна, как и наша. В ней было место не только возвышенной любви, но и сексуальности, в том числе и “голубой”. Это отразилось даже в массовой культуре.[67]