Стража кивнула и… Эстер попыталась убежать, но люди в кольчугах только кажутся тяжёлыми и неповоротливыми. А средневековые женские платья бегу сильно мешают. Не успела. Бросившийся за нею отрок повалил сеньору на пол, скрутил, и, в одиночку, чуть-чуть заломив руки, повёл к лестнице, давая лёгких пинков при попытке сопротивляться. Его напарник двинулся за ним — дежурят парами. Эстер что-то мне кричала, грозное и обидное, как сильно я об этом пожалею, но я не напрягся. Если вчера утром при Анабель не поняла моего к ней отношения — её проблемы.

— Вы? — спросил я у Сигизмунда и Лавра, стоящих чуть в стороне в режиме ожидания.

— Вольдемар к тебе приставил, сказал не отходить, — отчитался Сигизмунд, уже повышенный в десятники моей личной стражи. Вольдемар лично подтягивает его, как офицера СБ, но это всё, что я знаю.

— Парни, дежурьте у входа в донжон. — Я мысленно скривился — эта традиция, после любого 3,14здеца устраивать громкие бессмысленные показушные акции, не только у русских в крови. — Лишних не пускать, только личных слуг. По башне я так и быть, сам похожу, кому я тут нужен?

— Тихая Смерть над нами поглумится, — покачал головой Лавр.

— А если не послушаетесь — я поглумлюсь над ним, — парировал я с ехидной усмешкой. — Выполняйте.

Парни вздохнули и подчинились. Я же запер кабинет и двинулся к лестнице — на свой этаж. Башня тоже проходной двор, но всё же левых пускать не будут. Только обитатели и их личные слуги, а среди них блядей пока не замечено.

* * *

— Не понял?

— Не выгоняй! — вздела руку кверху Марина. — Прости, я ничего тут не трогала.

Я обвёл взглядом собственную спальню. Да тут и трогать нечего если честно. Кровать-аэродром с балдахином. Стол, два кресла. Три шкафа для вещей, один типа серванта — для посуды. Рикардо любил бухнуть в комнате — как не выпить винишка перед сном? Но денег, ценностей и важных документов нет. Есть несколько свитков, — недочитанные Астрид отчёты за прошлый год, которые я оставил посмотреть, да всё было некогда — ничего ценного, и несколько бракованных эскизов арбалетов. Не эскизы бракованные, а арбалеты не отвечают условиям современности. Но пергамент дорогой, не выкидывать же? Пока пусть полежат, потом что-нибудь с ними придумаю.

— А зачем пришла? — ухмыльнулся я. После попадалова с Эстер, только ещё одной проблемы на мою голову не хватало.

— Ты… Изменился. — Нежданная гостья покраснела до кончиков волос, и искренне — это чувствовалось. — Впервые обратил на меня внимание за долгие годы. А то, что предложил…

Я прошёлся и сел в кресло напротив. На улице уже наступила ночь — мы с Вольдемаром надолго в кабинете задержались. Я много от него про себя выслушивал. На столе горела свеча, не лампа. Роскошь, графу простительно, но ей… Её уже тоже в любовницы записали? Вместо Эстер? А Анабель в схватке над всеми, так что ли?

— Продолжай, — кивнул я и развалился в кресле.

Она подумала и последовала просьбе, тщательно подбирая слова.

— Рикардо, что происходит?

— В смысле?

— Я не слепая. И знаю тебя лучше других. Что с тобой?

Проницательная. Плохо. Но именно она всегда такой была, это я-Рома её недооцениваю. Впрочем, Ричи, по ходу, тоже не всё про неё знал.

— Это из-за того, что ты видел ТАМ? — страшно округлила она глаза.

— ТАМ — это где? — сделал я вид, что не понял.

— За гранью. Та сучка, она ж тебя убила, да?

— Убила, — не стал отрицать я. Интересный разговор намечается. А может оно и к лучшему? С кем-то же нужно поговорить по душам? С тем, на кого изначально думал, самые близкие — не получается с ними. Может Первая Любовь не такой и плохой вариант?

— Ричи, ты СЛИШКОМ изменился, — продолжила Первая Любовь страшным-престрашным шёпотом. — Никто у тебя ничего не спрашивает, потому, что понимают, каким образом тебя удалось вывести из безумия. Проверять, сорвёшься или нет, никому не хочется. И я тоже ничего не хотела бы спрашивать. Но… Ты сделал сегодня слишком щедрое предложение. Так не бывает. И поскольку я знаю тебя лучше всех, и увидела, что ты ПОМНИШЬ о нас с тобой всё, даже что забыл перед ТЕМ… Я не могу так, — покачала она головой, отрицая действительность. — Ты должен рассказать мне ВСЁ.

— Или? — усмехнулся я. — Или что будет?

— Или я не смогу в этом участвовать. — Она отрешённо откинула голову на спинку кресла, и я понял, не врёт. Всё бросит и уедет, но не станет связываться с тем, что не понимает. Это может быть опасно, а у неё муж и двое детей.

— Я должна знать, что происходит, и почему ты это делаешь. И не говори про вновь запылавшую любовь. Сегодня ты со мной простился, да? С той, прежней любовью. Как говорит мой муж, «закрыл сделку».

Ах да, её муж-то из купеческого сословия. Значит и она теперь лишь на ступеньку ниже меня, а не на две. Купчиха… Не надо иронии, тут это не оскорбление.

— Рикардо, ты меня знаешь. Я никому ничего не скажу, — продолжила она с нотками канючения в голосе — всё же ей хотелось остаться. — И я должна быть рядом.

— Зачем? У тебя муж. Семья. — Я усмехнулся. — Мне сучки Эстер за глаза хватило. Не знал, что она замужем, представляешь! Дебил. Но про тебя знаю всё, не юли.

— Старший — твой, — вдруг призналась она, довольно сверкнув глазами. — Не веришь — по срокам посчитай. Ты тогда с отцом в Таррагону уехал. Надолго, на пол-года.

Полгода это срок местной беременности. Рикардо в общем подозревал, но Марина с его отъездом так быстро выскочила замуж, что могло быть не от него.

— Адольфо его принял, — продолжила она. — Это было условие. Я уже была с ребёнком во чреве, падре сказал, это не измена — Иосиф тоже брал деву с ребёнком во чреве и не пожалел. И он согласился.

— М-мать! — Я грязно выругался. — И ты молчала?

— А зачем говорить? — Она безразлично пожала плечами. — Твои родители знали. Твоя мать сказала, что тебя увезли не от меня, так совпало, но раз уж получилось… Зачем ворошить то, что ворошить не нужно? Ты же охладел ко мне.

Теперь понятно, почему её, отработанный материал, родители оставили в замке. Хоть и бастард, но кровинка родная. А тут она с моим отъездом ещё и хахаля быстро нашла, смогла его охмурить (вот спецагент блин пропадает!) и оперативно за него выскочила, заставив принять ребёнка. «Есть женщины в иберийских селеньях».

— А этот… Гитлер твой…

— Нет, уже после, — отрицательно покачала она головой. — Сам. Видел, что я на сносях. Его условие было — признаться, кто, тогда возьмёт меня и признает своим. Узнав, был не сильно рад, но прошли годы, а он со мной. Я ему понравилась, на самом деле. И относится он к нему, как к своему. И тебя я прошу ничего не менять и не лезть. Хочешь помочь — помогай. Но не лезь с воспитанием.

Практично. Фига ребёнка травмировать? Он Гитлера папой называет, а тут граф какой-то с нежностями лезть будет? Нет, она сто процентов права, не надо. Но дорогу в жизнь, если выживу, её чаду я дам. И второму тоже за компанию, по дружбе.