После шикарного траха с чудо-женщиной из полузабытого уже детства, разомлевший я просто не смог уйти от удара. Реакция не проснулась. И фингал под левым глазом получил совершенно заслуженно. Отрок не остановился и замахнулся мутузить меня дальше, и я даже что-то попытался сделать… Но, каюсь, вместо мобилизации организма вдруг получил растерянность, и от второго кулака обиться не смог, отлетел от удара назад, упав на спину.

Дальнейшее пролетело смутно. Кажется, некая сила буквально снесла от меня в сторону этого злого орка, то есть отрока. Завязалась драчка. Кто-то с кем-то мутузился, крики, гам, женский визг откуда-то издалека, но на весь замковый двор. Я ни хрена не понимал, не мог прийти в себя, и, соответственно, не соображал.

Потом гам поднялся несусветный, ибо понабежали люди, началась суета сует и возня.

Наконец, мозги пришли в норму, я осознал себя, сидящим на голой замковой земле. Рядом двое отроков моей охраны скрутили напавшего, а ещё двое — отчаянно пиздили чуть в стороне… Трифона, всячески при этом сквернословя.

— Эй! А ну, братва! — заорал я им. — Алё, это что тут происходит?

Попытался встать, но меня тут же повело, и снова брякнулся. Кто-то, добрая душа, помог, поддержав, говоря какие-то слова сочувствия — кое-как вашего покорного слугу подняли.

— Эй, народ, вы что делаете? — заорал я на молодняк, от моего крика прекратившего бить Трифона, но продолжающего держать его в захвате мордой в землю. — Вы чего его бьёте?

— Так это, вашсиятельство… — захлопал глазами один из отроков. — Он драться кинулся.

— На благородного, — добавил второй, так же непонимающе хлопая глазками.

— Да вы poohueli все chto li? — заорал я, осознав пиздец… После чего орал ещё минут пять, смешивая местный романно-иберийский и Великий Могучий. — Он меня спас! Защитил! От этого хмыря отбил! — указал на скрученного террориста, избивателя графов из моей собственной гвардейской сотни, молча, с фатализмом на лице смотрящего за тем, что происходит. Благородный, бля? Но мужик реально меня от него, профессионального воина, запросто могущего убить, отбил! Срать что на благородного руку поднял! Защищал же хозяина! А они его… С-сука, по почкам? Что за блядский мир!

— А ну кончай базар, нахер пошли! — попёр я дуром на них. — Пошли-пошли, blyad'.

— Но… — растерялись отроки и подались назад, впрочем, не выпустив Трифона.

— Отставить! — раздался рядом голос, от которого голову в плечи вжал сам я. — Рикардо, я разберусь! Отставить! — Повтор, для отроков. — Холопа в подвал. Бегом! И не бить! Рикардо, я разберусь! — повтор уже готовому возмутитьсямне. — Это моё дело! Этого — тоже в подвал! Сковать! И тоже не бить! — это он про напавшего на меня гвардейца.

— Есть!

— Есть!

— Слушаюсь! — отрапортовали отроки и как можно скорее увели обоих пострадавших/пленных. Лицо у Трифона было разбито, но судя по его комплекции и силе, досталось ему легко — переживёт.

— Прости, Рикардо, моя вина! — прошептал бывший наставник, сотник Вольдемар, подойдя вплотную. — Послать за лекаркой?

— Пошли, если знаешь, куда она поехала, — не стал ерепениться я.

— Найдём. Посигналим, спросим. — Забываю, что флажковый семафор тут уже известен. — Горячку сейчас не пори, приказы не раздавай, успеется, — быстро-быстро затараторил он. — Пошли, разговор есть. Вину с себя не снимаю, но и ты не ломай всё окончательно. — И пошёл в сторону донжона.

Я ни хрена не понял, но прилежно, как его ученик, коим себя чувствовал (а никак не графом), поплёлся следом.

— Da v rot ebat', откуда мне было знать, что она замужем?! — орал я, вышагивая нервно по кабинету. — Шалава — и шалава! Я вообще подумал, холопка сначала! Только к утру сообразил, что нет. Да хрена, не сообразил — она сама сказала! Блядина — и блядина, чего с ней церемониться? Блядей драть надо, а не о поэзии разговаривать!

— И всё-таки, она не жена слуги. Не жена вольного. И не жена кого-то из купеческого сословия. Она венчанная супруга твоего собственного воина! Молодого, отрока, но полноправного воина твоей гвардейской сотни, мать твою Рикардо! — шипел Вольдемар. — И прежде, чем расчехлять ширинку, неплохо было бы включить мозг! И не тащить эту шалаву в койку при всех, при всём замке, как ты сделал вчера! Это было как пощёчина. Твоя пощёчина ему и устоявшимся правилам. С теми, кто тебе служит, кто за тебя и с тобой кровь проливает, так не поступают.

Вольдемар тоже был мягко говоря не в духе.

— Шлифовал бы её по-тихому — может и ничего. Но ты именно опустил его в глазах всего замка! Над ним вся казарма вчера потешалась! — заорал он в ответ, жилка на его лбу напряглась от волнения, что было с ним нечасто.

— Blyad'! — Как же мал кабинет! Особенно когда ходишь по нему туда-сюда, взад-вперёд, как загнанный зверь. Ибо то, что получилось, вся эта ситуация, описывается лаконичным словом «pizdets», и никак иначе.

Эта блядина Эстер — не просто так в замке. Она — супруга одного из моих воинов. Причём они что-то типа молодожёнов, меньше года вместе. Любовь-морковь, счастья молодым, все дела… А я её не просто ебу по-тихому; я её вчера перед всем замком, как личную служанку (коей и воспринимал) в койку погнал.

— Да каким боком, по-твоему, в замке могла оказаться благородная? — орал на меня Вольдемар, проясняя ситуацию. — Нахрен они тут не нужны — только дисциплину нарушать! В хозяйстве — холопки дешевле. Выгоднее. Жёны и дочери вольных мастеров — тех не выгоняем, их отцы нужны, находим и им работу. А эти нам зачем? Чтоб слонялись без дела, воины на них западали, а потом ссорились и протыкали друг друга чем-то острым на дуэлях? Да их жёны в посёлке всегда жили и сейчас живут! И все знают, надо поблядовать, а замковые надоели — вон конь, вон посёлок! Там этот бизнес на поток поставлен, по привечанию молодых и не очень молодых воинов из замка! Ты не в курсе, тебе не надо — замковых хватает, но это так! Тут — крепость, Ричи! Военный объект! Чему я тебя учил? Головой думать? Неужели не дотумкал, что не простая она, эта Эстер?

Оставалось только материться, признав, что «сам дурак».

Вот и сейчас ходил взад-вперёд, пытаясь понять, что делать, но ничего в голову не приходило.

— А ну цыц! Вон пошли, молодёжь! — послышался приглушённый рык Вермунда из-за двери, видимо, оравшего на поставленных «никого не пускать» отроков. Вольдемаром поставленных. — Ишь, расхрабрились! И меня не пушчать!.. — пожаловался он нам, войдя. Плотно, со злостью прикрыл за собой дверь. Прошёлся по кабинету, сел в одно из гостевых кресел, напротив Вольдемара.

— Рикардо, это моя вина, — угрюмым голосом произнёс он и опустил глаза в пол. — Не рассчитал. Не доглядел.

— Вермунд, я сотню принял! — парировал Тихая Смерть.

— Несколько дней назад. Что ты мог за это время насотничать? — Он презрительно скривился. — Рикардо, это МОЯ сотня. Много лет как моя. И это я, получается, запустил работу с личным составом, что они такое натворили. И готов понести наказание.