Они отвезли ее в больницу. Они делали все, что делают близкие тех, у кого нашли рак груди. Выяснилось, что болезнь распространилась на легкие и лимфоузлы. Рана от разрыва на груди никогда полностью не затянется, а опухоль неоперабельна.

И после десяти лет нашего перемирия я снова ее возненавидела. Это, может, и не самая добрая реакция, но мать четверых детей, одному из которых всего 11 лет, проигнорировала опухоль размером с грейпфрут. Ее чудовищное решение буквально убивало ее – и ужасающе влияло на ее детей. Кроме того, единственное, что мне нравилось в моей мачехе, – это ее возраст. Она должна была пережить моего отца. Ей следовало заботиться о нем и о своих детях. Но теперь она даже этого не собиралась делать. Моя ярость вернулась, и старые раны снова открылись.

И как раз тогда я начала встречаться с парнем, который являлся отцом двоих детей.

Я долгое время не знакомилась с сыновьями Роба. Он хотел полностью убедиться в серьезности наших отношений, прежде чем втягивать их. Постепенно. Но кроме того, мы медлили, поскольку у меня имелись очень четкие правила, которые, как я надеялась, помогут нам избежать ошибок, совершенных моим отцом, когда он представлял меня Патти.

Во-первых, я считала, что очень важно подавать информацию порционно. Детям разведенных родителей и так приходится усваивать слишком много плохих новостей – от «мои мама с папой расходятся» до «мои мама и папа встречаются с другими людьми, женятся и, возможно, нарожают еще детей».

Я не хотела, чтобы мальчики моего мужчины взывали к божествам, стремясь разрушить мою жизнь, поэтому испытывала тревогу. Роб же, напротив, был очень спокоен. Его родители прожили всю жизнь вместе, и, кроме того, – он бесконечный оптимист. Он не сомневался, что все будет отлично!

Поэтому, конечно, мы отлично друг другу подходим. Я в постоянном напряжении ожидаю грядущую катастрофу, а он всегда в расслабленном состоянии – уверен в благополучном исходе. Мы даже разработали условную фразу, обсуждая эту разницу между нами после того, как я прочитала кое-что о беспокойстве. Древние люди жили в постоянном страхе быть съеденными, например, медведем. Таким образом, умеренное беспокойство о том, что за деревом, возможно, спрятался медведь, держало их в постоянной готовности бежать, если зверь на самом деле там прятался. Древние люди, лишенные страха, нередко становились приятной добычей для хищников.

Так что, когда я чувствую приближение неминуемого несчастья, а Роб выглядит расслабленным и спокойным, я говорю:

«Приятель, медведь за деревом!»

Часто медведь действительно за деревом, и Роб благодарен, что я на него указала, удивленный моей догадливостью. В других случаях он берет меня за руку, ведет на прогулку вокруг воображаемого дерева и показывает, что никакого медведя нет, после чего я успокаиваюсь. Мы хорошо дополняем друг друга.

В общем, к новости о новой девушке папы мы ползли со скоростью улитки. По моему опыту, за этим деревом скрывалась целая стая медведей. Мне не нравилось, что дети не слышали ничего вроде «папочка ходит на свидания», что должно предварять сообщения типа «у папочки новая девушка». Мы уже думали даже заняться сочинением рассказов о неудачных свиданиях, которые следовало бы рассказывать на протяжении пары месяцев. Когда моя мама начала встречаться с мужчинами, я слышала много подобных историй, и после безумных подробностей об ее расставаниях я уже мечтала, чтобы она кого-нибудь нашла. Но тем не менее мы с Робом решили, что обманывать не очень хорошо, можно и самим запутаться. В итоге он просто рассказал им обо мне. И его дети не плакали и не умоляли Папочку вернуться к Мамочке. Они попросили показать мою фотографию и хотели узнать, как мы познакомились. Сыновья Роба сказали, что рады счастью своего папы, наступившему после такого грустного года. А еще, стремясь произвести на меня впечатление, они хотели, чтобы при нашей первой встрече мы могли заняться чем-нибудь, что получается у них хорошо.

Короче говоря, они заставили меня чувствовать себя настоящей задницей. Я была таким ужасным ребенком.

Тем временем моей мачехе становилось все хуже, и ей не помогало никакое лечение. Я решила устроить классную вечеринку с подарками, чтобы морально поддержать ее. Вместо этого ей надарили кашемировых платков и шарфов для лысеющей головы.

А мы с Робом планировали встречу с детьми. Мы установили приоритеты: не должно быть ничего, что мальчикам было бы делать некомфортно, и следует создать комбинацию общения и игры, чтобы мы просто могли побыть рядом и поговорить. Таким образом, мы решили пойти на шоу и купили билеты на Цирк-дю-Солей в Санта-Монике. Только позже мы поняли, что на нас подействовал стереотип – Папочка представляет своих детей новой подружке, отведя их в цирк. Я так и видела перед своими глазами двух рыдающих малышей, которые держали в своих ручонках шарики и сладкую вату, и также по огромному плюшевому медведю, но все это никоим образом не могло облегчить их детское горе.

Чтобы все прошло совсем иначе, мы установили правила, основанные на том, что я ненавидела в детстве, глядя на своих родителей. Мы не должны были трогать друг друга на глазах у детей. Мы позволим им самим решить, как сесть на время спектакля. В конце вечера Роб не пойдет провожать меня к машине – не хочу, чтобы его сыновья размышляли, что же он там делает со мной на парковке. Я хотела создать у них ощущение, что я оставляю его с ними, словно я – гость, а они – команда, играющая на родном поле. Я обниму их на прощание, только если они сами меня обнимут. И снова очень много переживаний.

Мой психотерапевт сказал: «Вся чувствительность идет от первой боли. Все ваши переживания и моменты, которые заботят вас намного больше, чем других, родились от некоего первого случая, разбившего вам сердце». Я могла вспомнить все события первых лет со своей мачехой так, будто они произошли вчера, и с ужасом думала, что подобное может произойти и с детьми Роба.

Я встретилась с ними на пляже, в солнечный зимний день, через пару месяцев после того, как Роб рассказал им обо мне. (Постепенно!) Старший брат хотел, чтобы я посмотрела, как он серфит на новой доске, которую он только недавно купил себе сам.

Дети подбежали ко мне и пожали руку. Они отвечали на мои вопросы, а также спрашивали меня. Младшего, девятилетнего, мальчика я закопала в песок. Старший, которому было 12 лет, показывал мне свои шрамы, и я сказала ему, что однажды девочки, флиртуя с ним, начнут расспрашивать, где он их получил. Ему это понравилось, и он поклялся придумать классные истории. Дети Роба оказались очень сообразительными и уморительными, производя впечатление абсолютно счастливых и спокойных мальчишек.