Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эй, ты что делаешь?!
Голос жены выдернул его из воспоминаний. Она, стоя на коленках на подоконнике, высунулась головой в открытое окно.
– Зачем малыша за шкирку тянешь? Отпусти пацана или на руки возьми, мамаша непутёвая! Сама об стенку лбом постучи, потом ребёнка тряси! – кричала она.
Кряхтя и бубня под нос, она снова с трудом перебралась на стремянку.
– Вот мамаши! Нарожают, потом уродуют детей! Кто позволил бить ребёнка?! Ой! Ой! Что за стремянка?! Не могли ступеньки пошире сделать, всё для худых! А ты тут мучайся!
Он готов был уже ринуться ей на помощь, но, видя, что она снова продолжила мыть окно, не стал ей мешать.
…И вот наконец он получил звание майора и должность в штабе округа в одной из союзных республик. Чужая страна, чужие нравы. Хотя и один Советский Союз. Родился сын. А дома он стал бывать ещё реже. Должность не позволяла отдавать семье больше времени. Жена одна воспитывала детей, даже устроилась на работу в детский сад, чтобы ребятишки были всегда с ней.
Жизнь продолжалась, но традиции не менялись. Родители старели и с всё бо́льшим нетерпением ждали их в отпуск. Жена, устроив детей в школу, сама пошла работать туда же, чтобы, опять же, они всегда были рядом. А он получал очередные звания и служил на благо Родины, почти не видя, как те растут.
А дети, воспитанные в любви и ласке, всегда ждали отца и любили его, потому что мама говорила, что у них самый лучший в мире папа!..
– Ну вот! Наконец-то! Осталось только повесить тюль! – радостно воскликнула жена. Глаженый белоснежный тюль, аккуратно сложенный, лежал на верхней ступеньке лестницы. Она стала цеплять его на крючки гардины, кряхтя и охая, опуская ежесекундно руки вниз и потряхивая ими.
…После ухода на пенсию они переехали в город, где жили родители. Дети выросли. Выучились и завели свои семьи. Вот бы и начать жить для себя! Но себя теперь пришлось отдавать старикам, ухаживать за ними. На отдых опять не оставалось времени и средств. Он запил, не выдержав новой гражданской жизни. Она пошла на рынок торговать. Всей семьёй вытаскивали его из запоев, спасали и берегли! Из хрупкой, стройной женщины она превращалась в толстую бабу, больную и неинтересную.
Она нашла силы и организовала свой бизнес. Маленький, но свой. А полноценного отдыха всё не было. Кому нужны старики, которые требовали постоянного ухода?!
– Мама мыла раму, – вспомнил он предложение из букваря, который читал много лет назад, делая уроки с дочкой. Что-то горькое и тяжёлое появилось в груди, стало давить и подкатываться к горлу.
– Ну вот! Какая красота! – воскликнула жена, поправляя поседевшие густые волосы привычным жестом руки, который ему так нравился в молодости. – Вот придёт мой драгоценный муж, а я спрошу, что изменилось в нашей спальне. Заметит ли он, как стало светло, уютно, прохладно?.. А может быть, он сам спросит меня: а что это стало так светло, дорогая моя жёнушка, уж не вымыла ли ты окна? Да нет. Не заметит… Давно уже ничего не замечает, – вздохнула она.
Жена с кряхтеньем медленно сползла с лестницы. Осторожно переставляя больные полные ноги, нагнулась, обнажив варикозные вены, собрала газетные комки с пола и снова залюбовалась свежим видом окна.
Муж бесшумно прошёл на кухню, забрал пакет с продуктами, неловко, спотыкаясь о порог, выскользнул за дверь. Осторожно прикрыл её. Достал из кармана телефон.
– Марина! Я не приеду сегодня! Не истери! Я давно хотел тебе сказать, что ничего у нас не получится! Прости!
Сунув телефон обратно, он с силой нажал кнопку звонка.
– Ой! Ты уже пришёл! – воскликнула взлохмаченная жена, открыв дверь. – А я тут ничего не успеваю!
Муж разделся, прошёл в спальню.
– Дорогая! – воскликнул он, ненавидя себя за свой приторный и неестественный голос. – А что это у нас в спальне стало так светло? Ты что, окна сама вымыла? Зачем?! Я же спешил, чтобы сделать это самому! Да ты не жена, а золото! А давай-ка наймём родителям сиделку да рванём на море! Отдохнём, накупаемся хотя бы раз в жизни…
Она смотрела на него во все глаза, из которых текли слёзы, и ничего не понимала…
Вспомнив эту историю, рассказанную женой космонавта, я вернулась к прерванной беседе с Розой.
– Корни надо искать очень глубоко. Почему люди становятся чужими? Невнимание родителей. Или наоборот – зависимость от родителей. Она бывает такой огромной, что и жизни не хватит выпутаться из этой паутины. Вот, например, Андрей. Я так поняла, что всем там руководила его мамаша?
– Да! Пока не настал день свадьбы, этого не было так заметно. А в этот день она всё взяла в свои руки. Все были её пешками. И расставляла она их туда, куда было удобно ей. И вот что интересно, и я много думала об этом: ей подчинялись все! Даже Фёдор Петрович – человек, которого не переубедить, не сломить, – был как под наркозом! А я? Что было со мной?
– Ну, это понятно. Такие люди есть. Только давай вернёмся к той минуте, когда она перегородила тебе дорогу…
– Я пыталась её оттолкнуть, но она с места не сдвинулась. Но когда увидела, что её сын с ножом, прижалась к стене, пропуская меня. Вот только было уже поздно. Он схватил меня за волосы, кричал: «Проститутка, зарежу!» Пока я боролась с мамашей, подо мной образовалась лужа крови. Он был босой, поэтому поскользнулся, и мы покатились с лестницы вниз… Больше я ничего не помню. Меня увезли в больницу. Выкидыш. Через три дня перевели в СИЗО.
– Это кошмар какой-то… А с ним-то что? С Андреем?
– Он наткнулся на свой нож, когда мы падали. Мать давала разные показания: то я его ударила ножом, то он, падая, напоролся на него. Экспертиза нашла мои отпечатки, но совсем мало. Я же хотела порезать себе руку, чтобы добыть кровь. А её оказалось вон сколько, этой крови!
– А в итоге что?
– На мне не было живого места. Я была вся в синяках, сломаны рёбра. Пришёл Фёдор Петрович и сказал мне, чтобы я отвечала так, как он меня научит. Не знаю, как его пустили ко мне. Но он научил меня, чтобы я убедила всех, будто мы с Андреем давно были любовниками. И я
