Мои щеки ярко вспыхивают в темноте, настолько сильно, что я думаю, если бы кто-нибудь был в комнате, они смогли бы увидеть румянец на моем лице. Мысль унизительна… и еще более сильно возбуждает.

Я чувствую, как возбуждение скользит по моим бедрам, моя голая киска пропитана им. Между моими набухшими складками я чувствую, как пульсирует мой клитор, жаждущий прикосновений, и я крепко сжимаю бедра вместе, сдвигаясь так, чтобы получить немного трения. Я поражена, что он не связал мне руки за спиной, не приказал мне не прикасаться к себе и каким-то образом предотвратил это. Он даже не запретил мне кончить, прошлой ночью в ванной, ставшей прямым результатом травли Иветт, Александр никогда не признавал ничего сексуального между нами.

Тем не менее, это похоже на тест. Я понимаю это, если ты пошевелишься, сказал он. Узнает ли он, если я сделаю это? Даже если я не буду активно прикасаться к себе, узнает ли он?

Я ничего не могу с этим поделать. Я извиваюсь на ковре, стоя на коленях, мои руки твердо выставлены передо мной, а затем сжаты по бокам в кулаки. Желание, поначалу мучительное, распространяющиеся по мне. Отрицание этого усугубляет ситуацию. Это делает ее более масштабной, более требовательной. Говорить себе, что я не должна так себя чувствовать, что его обращение со мной не должно меня заводить, не помогает. Говорить себе, что я не должна его хотеть, тоже не помогает.

Он защищает меня. Не дает мне совершать ошибки, которые могут привести к неприятностям. Он не причинил мне вреда. Каким бы злым он ни был, он не причинил мне никакого вреда. Могу ли я сказать то же самое о других? Это наказание неудобно, но оно для моего же блага.

Для моего блага.

Эти последние слова звучат как голос Александра у меня в ушах, как будто он был со мной в комнате. Я отстраняюсь от этого, как будто могу убежать от собственных мыслей, почти отваживаясь сдвинуться со своего места на ковре, прежде чем я успеваю спохватиться. На коврике есть рисунок, и Александр достаточно проницателен, чтобы заметить, стою ли я на коленях в другом месте. Я должна оставаться здесь, на этом месте.

Я стою на коленях, с моими ноющими ногами и моей киской, стекающей по бедрам, он не говорил не трогать себя. Я держусь так долго, как могу, зная, что не должна. Зная, что это испытание или ловушка. Но я не могу терпеть это вечно. Я не знаю, как долго я стою на коленях там, в темноте, с глазами, из которых текут слезы, а моя киска ноет, прежде чем моя рука скользит к бедру, задирая юбку. Прежде чем она проскальзывает у меня между ног, мои пальцы проникают между моих скользких, намокших складочек, мгновенно находя мой клитор.

Речь идет не о том, чтобы довести себя до кульминации, как прошлой ночью. Это не нерешительно, не неторопливо и не столько для глаз Александра, сколько для моего собственного удовольствия. Он может вернуться в любой момент. Это о явном, жгучем возбуждении, твердом пульсирующем клиторе под моими кончиками пальцев и моей отчаянной потребности в оргазме. Я прижимаю к нему пальцы, отодвигая крошечный кусочек кожи так, чтобы они были прямо напротив моей самой чувствительной плоти. Я сильно прикусываю губу, чтобы не застонать, когда я тру сильно и быстро, мои бедра дрожат, пока моя рука трется о мою киску.

Я не меняю позы. Я остаюсь прямо там, где я есть, моя рука обхватывает мою киску, пока я массирую свой клитор, мои зубы впились в мою губу. Другой мой кулак сжимается, когда я заставляю себя сохранять абсолютную тишину, даже когда сильное удовольствие пронзает меня, перехватывая дыхание. Это занимает считанные секунды. Я кончаю жестко и быстро, моя горячая, влажная плоть прижимается к моей руке. В этот момент мне все равно, узнает ли он. Мне все равно, если он узнает и накажет меня. Удовольствие слишком сильное, слишком хорошее, мой клитор горячий и пульсирующий под моими влажными пальцами, все мое тело напряжено и дрожит, и это все, что мне было нужно. Это стоит всего, что происходит. Я хочу погрузить два пальца в свою намокшую, сжимающуюся киску и трахнуть себя до новой кульминации, но я не осмеливаюсь. Я не могу достаточно изменить свою позу для этого. Все, что я могу сделать, это тереться о свою руку, растягивая удовольствие как можно дольше, прежде чем мой клитор станет слишком чувствительным, и я уберу руку, задыхаясь.

Я понимаю, какой ужасной ошибкой это было, только когда настоятельная необходимость исчезает. Не может быть, чтобы он не узнал. Мои пальцы липкие от моей спермы, моя киска и бедра еще более мокрые, чем раньше, моя юбка задралась на ногах, мое лицо и грудь покраснели и горят. Я точно знаю, что он увидит.

Непослушный питомец, который кончил без разрешения, хотя он знал лучше просто потому, что он явно не сказал “нет”.

Плохая девочка. Его плохая девочка.

Трепет возбуждения учащается в моей груди, и я подавляю его так быстро, как только могу. Я стою на коленях в темноте, пока идут минуты.

Когда открывается дверь, я чувствую запах еды. Александр принес мне ужин, и у меня урчит в животе. Свет из холла заливает комнату, очерчивая его, и я вижу, как он шагает к лампе Тиффани у дивана, и тянется к выключателю.

О нет.

Он поворачивается ко мне лицом, и я вижу проблеск понимания на его лице. Его ноздри раздуваются, когда его взгляд опускается на мою покрасневшую грудь, мою мятую юбку, и очень медленно он отставляет тарелку с едой на боковой столик.

— Подними юбку, крошка, — спокойно говорит Александр. — И раздвинь бедра. Покажи мне, что ты делала.

Его тон не терпит возражений. Мое сердце бешено колотится в груди. Я знаю, что он разозлится. Он накажет меня. Но как? Я снова надавила на него. Надавила на того, пределов которого я не знаю, кто еще не причинил мне вреда, но мог бы.

Мы могли бы поиграть с ней вместе.

Моя.

Другие девушки. Другие девушки, которые исчезли. Я играю в опасную игру.

— Анастасия.

Я понимаю, что, когда он произносит мое имя, а не одно из моих прозвищ, опасность приближается. Что он становится нетерпеливым, слишком злым, чтобы играть со мной в игры. Что я больше не могу тянуть время.

Медленно я тянусь к своей юбке, натягивая ее до половины на бедра.

— Выше.

Я подтягиваю ее еще немного, еще на дюйм.

Александр разочарованно вздыхает.

— Я не играю с тобой в игры, Анастасия. — Его голос звучит не возбужденно, просто раздраженно. — Ты знаешь, что я хочу видеть, и ты знаешь, что я знаю, что ты