сделала. Так что задери юбку и раздвинь бедра. Если ты была достаточно бесстыдна, чтобы испытать оргазм здесь, в моем кабинете, то ты достаточно бесстыдна, чтобы показать это мне.

Я не смею ослушаться его снова.

Мои руки дрожат, когда я хватаюсь за юбку и поднимаю ее вверх, до самых бедер, широко разводя бедра. Достаточно широко, чтобы моя киска открылась, чтобы он мог видеть все в ярком свете. Блестящая влага на моих бедрах, моих складках, моем разгоряченном клиторе. Все обнаженное и уязвимое для него.

Часть меня хочет, чтобы он отреагировал. Потерять контроль. Стал охваченным желанием, как это было со мной, и схватил меня, толкнул обратно на ковер. Чтобы съесть меня, раздеть догола, трахнуть меня. Чтобы сделать меня такой, какой он продолжает меня называть. Чтобы перестал быть таким отстраненным, таким холодным, таким пренебрежительным, даже когда он явно возбужден.

Я вижу, как у него снова встает, когда он смотрит на мою голую, выставленную напоказ киску. Его член утолщается на моих глазах, натягиваясь на его штаны. Он не изменился, по-прежнему в черных брюках от костюма и белой рубашке на пуговицах, которые он надевал ранее, с закатанными до локтей рукавами. Его волосы теперь выглядят более растрепанными вокруг красивого, строгого лица. Его пронзительные голубые глаза поднимаются вверх, вплоть до моих.

— Ты была плохой девочкой, — говорит он холодным, отстраненным голосом. Как будто для него это не имеет значения, весь прежний гнев исчез. — Прошлой ночью я сказал тебе потрогать себя. Я знал, что тебе это нужно, и ты это заслужила. Ты хорошо себя вела, даже когда Иветт мучила тебя. Ты была хорошей девочкой сегодня, куколка?

Я тяжело сглатываю, во рту пересыхает. Я медленно качаю головой.

— Ответь мне.

— Нет, сэр, — шепчу я. И вот оно снова, прилив возбуждения, окрашивающий мою кожу в розовый цвет и делающий меня влажной.

Александр смотрит вниз.

— Ты оставила мокрое пятно на моем ковре, — замечает он. — Так возбуждена, что устроила беспорядок. — Его глаза сужаются. — Я говорил тебе, что ты можешь кончить, когда я оставил тебя здесь?

— Нет, сэр.

— Ты думаешь, я не заметил, что ты была возбуждена?

— Нет, сэр, — снова шепчу я. — Я имею в виду… я думаю, вы знали. Извините…

— Ты не думаешь, что я бы сказал тебе, если бы хотел, чтобы ты кончила, маленькая куколка?

Его маленькая куколка. Ее можно одевать и раздевать, купать и расчесывать, кормить и гладить, и доставлять удовольствие, когда ему это удобно. Он даже может отказывать, когда ему это удобно. Это должно разозлить меня, а не возбудить. Это должно вызвать у меня желание дать отпор. Но все, что я чувствую, это отчаянную, ноющую потребность доставить ему удовольствие и еще более глубокую боль, которую нельзя утолить одними моими пальцами. Боль за него. Доставлять ему удовольствие во всех отношениях, чтобы, возможно, он был счастлив со мной.

Чтобы, возможно, он мог полюбить меня.

Я так сильно хочу, чтобы меня любили.

— Прости, — снова шепчу я.

— Не настолько сожалеешь, что с тебя до сих пор капает на мой ковер. — Александр машет рукой, откидываясь на спинку дивана. — Сделай это.

Я пораженно смотрю на него, мои руки все еще сжимают юбку. Он не может этого иметь в виду. Его глаза прищуриваются, когда он наклоняется вперед, не отрываясь от моих.

Он не может.

АНА

— Очевидно, что тебе так сильно нужно кончить, что ты не можешь себя контролировать. Тебе нужно понимать последствия своих действий. Так что вместо того, чтобы трогать себя в темноте, сделайте это сейчас, если тебе это так нужно.

— Я… — Я с трудом сглатываю, надеясь, что его последние слова послужат выходом из положения. — Я не хочу. Я не хочу, правда, мне не нужно…

— Анастасия. — Его голос снова становится резче. — Ты испачкала мой ковер. И ты должна быть наказана. Так что раздвинь бедра шире, чтобы я мог все видеть. И трогай себя, пока не кончишь, пока я смотрю. Это приказ. — Глаза Александра сужаются. — Точно так же, как ты делала это раньше.

— Я…

— Сейчас же!

Его голос, глубокий, грубый, с сильным акцентом, кажется, будто он доходит прямо до моего пульсирующего клитора. Я чувствую, как он пульсирует, моя киска сжимается, и я задыхаюсь.

— Сейчас, Анастасия. Отодвинь юбку в сторону, чтобы я мог видеть.

Я молча киваю, мое сердце бешено колотится в груди, когда я хватаюсь за юбку левой рукой, поднимая ее так, чтобы ничто не заслоняло меня. Мое лицо и грудь ярко-красные от унижения. Я никогда раньше не чувствовала ничего подобного. Это не значит, что я никогда раньше не выставлялась напоказ мужчине. Мои ноги на плечах были у множества парней, я заставляла их раздвигать меня, чтобы они могли видеть каждый дюйм моей киски, пока они трахали меня, меня также трахали сзади, и им было все видно. Но это другое. Так же, как в ванне, здесь чувствуется интимность, напряженность, контроль таким уязвимым, пугающим, смущающим и глубоко, глубоко возбуждающим образом одновременно. Я чувствую, как пульс стучит в моих венах, мое сердце учащенно бьется, пока я не думаю, что он должен это слышать. Мое возбуждение стекает по бедрам. Я вся пропитана им.

Выхода нет. И я даже больше не знаю, хочу ли я остановиться. Мне так сильно нужно кончить.

Он такой твердый. Я смотрю на его член, пока мои пальцы находят мой клитор, раздвигая мои складки большим и безымянным пальцами, чтобы он мог видеть то, что он требует, чтобы ему показали. Мои указательный и средний пальцы находятся на моем клиторе, уже потирая, обводя твердую, чувствительную плоть, пока я наблюдаю, как он натягивает ширинку, заметно подергивая ткань. Но он игнорирует это. Его глаза прикованы ко мне, он почти жадно наблюдает, как я тру свой клитор, все быстрее и быстрее, мои пальцы еще более влажные, чем раньше, когда я беспомощно тру свою руку, нуждаясь в нем. Нуждаюсь в удовольствии, освобождении, каким-то образом даже больше, чем раньше, возбуждаюсь от того, что он смотрит. Знание того, что он так сильно возбужден, еще больше усиливает это, знание того, что он отрицает это, подталкивает меня еще ближе к краю. Я этого не понимаю, но вид Александра, сидящего там, напряженного, сурового и твердого как скала из-за меня, приближает меня к кульминации даже быстрее, чем раньше, когда я делала это в темноте.

— Стоп.

Его голос прорезает воздух, и сначала он не регистрируется. Мои пальцы порхают по моему клитору, мои бедра выгибаются навстречу моей руке, моя киска пусто сжимается от отчаянно необходимого члена, которого там нет, его члена, нетерпеливого и ждущего меня, если бы он только сдался, только трахнул меня так, как мы оба этого