Все равно надо сваливать.

Вчера медведь, сегодня обморок, Синцов выпрямил Грошева, подхватил на плечо.

Грошев оказался тяжел, гораздо тяжелее, чем с виду, тащить его было нелегко и неудобно, Грошев стучал головой в спину и казался мертвым. Синцов выдохся быстро, слишком много он сегодня бегал и плавал.

Грошев стал еще тяжелее, Синцов остановился и опустил его на землю, похлопал по щекам и щелкнул по носу, не без удовольствия. Грошев не очнулся.

До Бореньки, впрочем, оставалось недалеко, только вот Грошев начал бледнеть, поэтому Синцов отринул предрассудки, схватил Грошева за ноги и поволок по земле. От такого перемещения Грошев как раз открыл глаза и сказал что-то про специальную теорию относительности и про то, что на монетных дворах работают сплошные мошенники и бессовестные барыги. Синцов попытался поставить Грошева на ноги, но мимо, Грошев валился и отключался, не забывая перед этим ругать стяжателей от нумизматики.

Боренька был цел.

В процессе тащения Грошева у Синцова возникли некоторые подозрения. Точнее сказать, опасения. Ему вдруг представилось, что вот сейчас он притащит Грошева к мотоциклу, а у того снят аккумулятор. Или свечи вывернуты. Или колеса проколоты. Или бензин слит. И что тогда?

Тащить дальше. Так дальше, как получится.

Страшненько.

Но все оказалось в норме – и свечи, и бензин. Синцов загрузил Грошева в коляску и стал искать ключи.

В боковом кармане куртки Грошева хранился жетонодержатель, в другом складной нож, во внутреннем кармане Синцов обнаружил рубль. Гагаринский. В блеске. Синцов потянулся к нагрудному карману, однако открыть его было непросто – карман оказался не только закрыт молнией, но и зафиксирован двумя крепкими кнопками. Синцову удалось открыть одну, но тут Грошев неожиданно очнулся и перехватил Синцова за руку.

– Ключи от мотика ищу, – сказал Синцов.

– Сейчас… – Грошев достал ключи из кармана штанов. – Еще секретка… Ручка сцепления, нажать на торец…

– Понятно, понятно.

Вообще-то на мотоцикле Синцов не ездил никогда. Это, однако, его не смутило, примерный принцип он знал, то же самое, что на машине, только наоборот.

Грошев хихикнул, Синцов нашел в коляске бутылку с водой, немного полил Грошеву на голову, велел держаться. Грошев схватился за поручень.

– Слева на торце руля, – повторил он.

Синцов запрыгнул на Бореньку, вставил ключи, повернул. Ничего. Нашел рычаг сцепления, нащупал на левом окончании руля утопленную в резину плотную кнопку, нажал. Загорелась тусклая зеленая лампочка, обозначавшая, по-видимому, нейтраль.

Синцов поставил левую ногу на педаль кикстартера, пнул. Двигатель неожиданно легко завелся, чихнул и зафырчал ровно. Дальше все было как в машине. Только наоборот. Тронулся Синцов с третьей попытки.

Оказалось, что ездить на мотоцикле вполне себе весело, несмотря на пассажира, пребывающего в полуотключке. Боренька отлично тянул и не боялся бездорожья, очень скоро Синцов вошел во вкус, перешел на вторую, затем на третью, и прибавил скорости, и не снизил ее, даже въехав в лес. Это было совсем не так, как на машине, это было…

Чем-то похоже на полет.

Чем-то похоже на свободу.

Синцову нравилось. Он вдруг понял, что тоже хочет. Мотоцикл. И вот так летать. Совсем не то, что на машине, по-настоящему. Совсем по-настоящему. В лицо ветер и комары.

Мотоцикл подкинуло, руль вывернулся, Синцов потерял управление. Зацепил сосну коляской. Небольшую и гнилую, она сломалась пополам и с грохотом села направо. Грошев стукнулся о поручень и ойкнул. Синцов вылетел с сиденья и упал в мох. Мотоцикл встал и заглох. Синцов поднялся и с удивлением обнаружил, что он ничем не повредился.

Удача.

– Кажется, я немного задурел, – сказал Грошев. – Все-таки надышался…

Грошев автоматически проверил карманы.

– Хорошо прокатились, – сказал он. – Сметаны дома съесть, что ли… Эй, Костян, куда ты там смотришь?

– Да так…

Из-подо мха торчала серебристая рука. Синцов сразу понял, что это памятник, но все равно неприятно. Ушел, упал, забыт и засыпан листьями.

По крыше протянулось что-то длинное и тоскливое, скрипучий трос, вывалившийся из корзины ночного дирижабля, проскрипел по железу крыши, Синцов открыл глаза, пытаясь понять – это сон или на самом деле? Фонарь, по поводу пятницы включенный на улице Мопра, рисовал на стене острые цветочные тени, в часах с первобытной настойчивостью чистила жестяные перья механическая кукушка, сверчок добавлял к ее копошению наждачный звук, у водокачки лаяли собаки, ночь как ночь. Синцов решил, что звук ему все-таки приснился, а еще подумал, что целебного имбирного чая надо пить меньше: бодрит он крепче кофе и просыпаться по ночам никуда не годиться, вот как…

Но тут звук случился. Только в этот раз к нему приложился еще другой звук, протяжный и запредельно неприятный. К нему. Кто-то пришел.

Синцову не хотелось выбираться из койки, он тоже съел полбанки сметаны и еще брусники с толокном. Про то, что в мире есть толокно, Синцов не знал, но толокно ему понравилось своей посконностью. Да и на вкус оказалось вполне. После сметаны и толокна на душе установилась какая-то Новая Зеландия, не хотелось даже хоть немного шевелиться, а тут в окно лезут.

Как-то все ускорилось, лениво подумал Синцов. Много событий, времени мало. Хорошо. Но лучше бы они утром приходили, а не по ночам шастали.

Синцов откинул полог, вылез из койки, открыл окно.

Царяпкина.

В лунном цвете Царяпкина выглядела неоднозначно.

– Я кричу, а ты дрыхнешь! – громко прошептала Царяпкина. – Разве так можно?!

Да, Царяпкина выглядела растрепанно и дико, так что Синцов немного испугался, кто ее знает, Элеонора ведь, Элеонора – это вам не какая-нибудь там Катюха.

– Чем это ты так? – спросил Синцов.

– А вот.

Царяпкина подняла кусок пенопласта и провела им по стеклу. Ну да, запредельно. Смерть москитного царя.

– Вставай, тут у нас форс-мажор, – сообщила Царяпкина.

– Что?

Невыносимая легкость нравов. Один раз встретились, один раз угостил мороженым – и вот пожалуйста, уже скрипит пенопластом в ночное стекло. Гривск, однако.

– Обстоятельства непреодолимой силы, – пояснила Царяпкина. – То есть совсем-совсем. У-у-у!

Царяпкина зачем-то промычала и всклокочила волосы.

Синцов высунулся в окно чуть подальше, осмотрел улицу. На дороге поблескивали стекляшки, темнели кусты сирени, Синцову даже показалось, что она продолжает пахнуть, сами цветки осыпались неделю назад, но фантомная горечь еще чувствовалась в воздухе, луна висела над крышей соседнего дома, ночь как ночь. А вдруг все-таки засада? Царяпкина и ее сподвижники из Общества изучения наследия братьев Дятловых решили захватить его в заложники, чтобы потом… Синцов потер лоб. Сон еще не успел развеяться и продолжал рисовать в голове сумрачные картины, не ешьте на ночь толокно.