– Он рабочий?

Грошев не ответил. Синцов приблизился к автомату. Красное пластиковое ухо выглядело гладким, когда-то его украшали обычные для телефонов-автоматов мудрости, но теперь от них осталось мало чего, их съели дожди и вытравило солнце. Синцов вспомнил Чучела, снял трубку.

Она оказалась тяжелой и холодной, Синцов протер ее рукавом и приложил к уху. Тихо.

– Не работает, – сказал он. – Глухо.

– Да, не работает, – согласился Грошев. – В этом смысл…

– То есть?

Грошев вынул из кармана жетонодержатель. Обойму с жетонами, с теми, которые подарил Чучел, и с тем, что они нашли в ручье.

– Надо проверить, все ли кондиционные, – пояснил Грошев. – Испытать.

Он отобрал у Грошева трубку, положил ее на рычаг, снял, послушал. Выщелкнул на ладонь верхний жетон.

– Понимаешь, на Гривской телефонной станции сначала напечатали жетоны, – рассказывал он. – Но так получилось, что матрица была немного кривая, соответственно, жетоны тоже получились деформированные. А потом, когда сами аппараты уже привезли, поставили и подключили, выяснилось, что жетоны не подходят. Ну, поскольку автоматов было не так уж много, местные умельцы с механического завода слегка подрихтовали жетоноприемники. Руки у них, сам понимаешь, откуда росли, поэтому я каждую партию жетонов…

Грошев подкинул жетонодержатель.

– Каждую партию проверяю и в полевых условиях. А этот аппарат у меня в качестве эталона.

Но Синцов не верил. Он же не дураком был – и не верил, Грошев совсем не собирался проверять исправность механизма жетоноприемника.

– Он же не подключен, – Синцов указал на обрывки проводов, торчащие из автомата. – Как его можно проверить?

– Это экспериментальная модель, – ответил Грошев. – Они комплектовались автономным питанием на случай низкого напряжения в сети. Там внутри аккумулятор, а в нем остатки заряда.

Врет, подумал Синцов. Физику кое-как я все-таки изучал, ни в одном аккумуляторе заряд не будет держаться годами. А то и десятилетиями.

– Для оборонной промышленности делался, – Грошев похлопал по автомату. – Аккумуляторы чрезвычайно емкие, для первых беспилотников еще разрабатывались. С функцией самоподзаряда.

– Это как?

– Там такие пластины, они, если емкость падает, начинают распадаться, и энергия выделяется. Едят сами себя. Так что тут может еще долго… А когда правильный жетон попадает, то он срабатывает. Раньше техника была на порядок надежнее. Вон, «Вояджер» до сих пор в космосе летит, уже гелиосферу покинул. А современные не могут толком до Марса доковылять, то и дело по пути ломаются.

Грошев подкинул жетон, ловко поймал.

– Так что сейчас мы его немного проверим…

– Хорошо.

Синцов отошел от автомата, потянулся, оглядел площадь. Из разросшихся кустов акации выступало старое здание вокзала, еще немного желтели деревянные стены, но крыши уже совсем не было, провалилась внутрь.

И синие качели.

Акация почему-то цвела. Она должна цвести в июне или даже в конце мая, но цвела сейчас. Наверное, действительно что-то с почвой.

Послышался еще поезд, далеко-далеко. Синцову интересно вдруг стало, кому это памятник был, и он решил обойти и посмотреть, в краеведческих целях.

На фасадной стороне сохранилась чугунная табличка, Синцов стряхнул с нее сухую листву и висюльки тополиного пуха и выяснил, что памятник был некоему «…валеву», наркому путей сообщения, в ознаменование выполнения плана. Какому точно наркому, разобрать не получалось, потому что табличку пытались от пьедестала оторвать, но оторвали только нижнюю половину.

Неожиданно Синцову захотелось на пьедестал залезть. Постоять немного монументом, вряд ли когда еще такая возможность представится. Синцов подпрыгнул, оперся руками, влез.

На пьедестале сохранились отпечатки ног памятника, в них Синцов вступить постеснялся, встал рядом.

Поезд приближался.

С высоты постамента вид был лучше и чуть живописнее, жаль, что за зеленью ничего толком не просматривалось. Грошев мялся у аппарата. Жетон он еще не опустил, продолжал задумчиво подкидывать его на ладони. Подрагивали синие качели.

– Что такое? – спросил Синцов сверху.

– Да вот подумал… Может, ты их кинешь?

– Зачем?

– Ну как зачем, удачливость, то се… А, Костян?

– Погоди.

– Что подождать? Вечер скоро…

– Три минуты.

Грошев кивнул, услышал поезд, понимающе кивнул.

Поезд был уже совсем рядом. Синцов придумывал, какую позу принять. Поезд полетит мимо станции, пассажиры посмотрят в окна и увидят его в виде памятника. Смешно. То есть очень смешно и очень глупо. Все это глупо, забраться на чужой памятник, кривляться, стараясь, чтобы незнакомые люди рассмеялись над дураком…

Синцову стало стыдно. Он засуетился, пытаясь слезть, а затем попросту спрыгнул в траву. Упал на бок, подниматься не стал, пережидая состав. Лежал в траве, глядел себе под нос, на кусок угля. Да никто и смеяться над ним не стал бы, сейчас, чтобы рассмешить народ, требуются усилия посерьезней, глупо, думал Синцов. Иногда накатывает, и начинаешь вести себя, как распоследний баран. Но ничего с этим поделать нельзя, быть бараном свойственно человеческой природе.

Поезд кончился.

– Живой? – спросил Грошев.

– Живой, – Синцов сел. – Так, немного лоб поцарапал…

Синцов поднялся.

– Я тоже как-то залезал, – признался Грошев. – И тоже спрыгнул. Застеснялся. На них хорошо в бронзе стоять, а вживую так себе, странные чувства.

– Надо просто подождать, – предположил Синцов. – Памятник – это уже для заслуженных челов, это у нас еще впереди.

– Ты думаешь?

– Угу. Конечно.

Синцов был в этом не совсем уверен, во всяком случае, по поводу себя.

– Так ты их кинешь? – спросил Грошев. – Жетоны?

– Кину, чего уж…

Синцов отряхнул джинсы. Ему было неудобно и перед Грошевым, и перед проехавшим поездом – хотя он и не успел заметить, какой состав, пассажирский или грузовой, и отчего-то перед памятником тоже. Перед памятником наркому Валеву. Наверное, он здесь родился, решил Синцов. На этом безымянном разъезде. Валев.

– Ну, лови, – Грошев протянул Синцову жетонодержатель.

Магазин с жетонами оказался тяжелым не только с виду, в нем словно на самом деле лежали патроны. Синцов выщелкнул верхний жетон. Обычная железка с продавленными бороздами, три штуки. Жетоны, которые Синцов видел раньше, были двухбороздые. А здесь три. Надпись выбита с обеих сторон, «ГТС Гривск», тяжелый. То есть Синцову так показалось, вряд ли он мог быть тяжелее двухрублевой монеты.