Стоя на тротуаре и всматриваясь через его голову в красную дверь с замком в форме сердца, я почти почувствовала себя снова дома. Но, хотя места и были до боли знакомыми, я снова стала чужой. Даже если бы мне удалось вычислить, какой из звонков принадлежит Патрику, он, наверное, уже забыл меня. Я не вызвала рябь на поверхности его существования. За два года не изменилось ничего и изменилось все. Нас с Боно больше там не было.

Чему Боно научил меня

Надежда снова увидеться с Боно таяла. Я решила, что, наверное, это хорошо. Сейчас у него была новая жизнь, и он наверняка не вспомнит меня. Кроме того, я не имела права врываться в жизнь Моник и даже частично претендовать на него.

Микейла порекомендовала мне не пропустить выставку кошек в нью-йоркском Японском обществе на Западной 47-й улице, 333. Японцы – давние любители котов, и некоторым гравюрам по дереву было по несколько сотен лет. Уютные бытовые сценки изображали котов в разных настроениях – от яростных охотников до мохнатых игрушек. Мое внимание привлек кот-философ, сидящий на подоконнике и взирающий на Фудзи. Коты сопровождают людей на каждом этапе жизни.

Во время последнего визита в Японию я была совсем не готова увидеть разруху около Сендая, где в 2011 году пронеслось цунами и поглотило целую деревню. Годы спустя после происшествия я была потрясена тем, какой обширный участок прибрежной земли был до сих пор необитаем. Тысячи людей потеряли дома и горевали по погибшим. И, хотя масштабы потерь превысили все мои ожидания, я обнаружила, что многие люди ничего не хотят так сильно, как поделиться своими историями. Это такая базовая потребность, и я подумала, что, возможно, придавая трагическим событиям логическую форму, мы помогаем своему мозгу освоиться с травмой. На человеческом уровне я чувствовала, что удостаиваюсь высокой чести, когда незнакомый мне человек из этого утонченного и замкнутого общества хочет разделить со мной свою боль. Зачастую все, что нужно человеку, это быть выслушанным с глубоким сочувствием.

Одним из невысказанных ужасных последствий цунами стала потеря стольких животных. Возможно, имела место пара случаев чудесного спасения, как у Боно, но в большинстве случаев для их спасения не было времени, не было надежд. Люди, которые принимали меня, показали мне больше могил, чем мне приходилось видеть когда-либо. Над рядами блестящих черных надгробий стоял запах ладана. Над могилой склонился старик, чтобы возложить на нее желтые хризантемы. Небольшая семейная группа собралась вокруг другой в безмолвных слезах.

Многие люди, пережившие болезни или трагедии, напоминают мне котов. Как Боно в своей клетке в «Байдеви», они принимают тот факт, что могут провести долгое время в плену у своей скорби. Но это не мешает им время от времени бегать, охотясь за носком. Как будто их мучительные переживания дали им возможность наслаждаться вкусом жизни.

Будущее Боно было ограничено, но он не предался тревогам и не терзался из-за того, как могла бы сложиться его жизнь, если бы он не потерял дом во время урагана «Сэнди».

Кот с львиной гривой каждый день с любопытством встречал утреннее солнце. Для него каждое мгновение было наполнено приключением. Он не испытывал разочарования ни при виде таракана, ни при виде мягкой игрушки.

Для Боно каждый день был хорош просто потому что он жил в нем. Он мог загипнотизированно наблюдать за солнечным зайчиком на стене и часами охотиться за комком бумаги.

Боно умел ухаживать за собой. Он часами мыл и укладывал свою львиную прическу, а потом загорал на солнце на своей любимой белой подушке в черный горох.

Тем не менее Боно не утратил дикую сторону своей натуры. Он был очень подвижным и мог обогнать меня, стоило ему только захотеть этого.

Он медленно оценивал людей и, при необходимости, быстро исчезал.

И, хотя я не сразу обнаружила это, Боно умел любить. Еще он был смелым. Какие бы жестокости он ни пережил в прошлом, у него все еще был запас доверия, чтобы принять Лидию, а потом меня, с большой любовью.

Он умел слушать.

Боно хотел прощать и жить дальше. Он понимал, что жизнь все время меняется, и, в конечном итоге, тебе придется плыть по ее течению.

Он знал, что каждый день драгоценен, потому что все мы хрупки и наше присутствие на земле мимолетно. Он был слишком занят жизнью, чтобы беспокоиться о смерти.

В тревожные дни после бостонского теракта Боно знал, что я нуждаюсь в утешении. Мне не приходилось выпрашивать у него тепла и участия. Он сделал так, что я никогда не чувствовала себя одинокой. Он никогда не был «слишком занят», чтобы помочь другу.

Боно относился к каждому мгновению с благодарностью, что придавало ему сил и естественной грации. Благодаря этому люди чувствовали к нему симпатию. Затем люди, которым нравился Боно, начали проникаться симпатией друг к другу.

Ночью он сидел на подоконнике, смотрел на луну и удивлялся чуду жизни.

Как и все кошачьи, Боно обладал великолепным стилем. Что бы ни произошло, я буду стремиться прожить остаток жизни, как кошка.

Спасенный кот становится рок-звездой

Лишь тогда, когда я приняла тот факт, что нам с Боно не суждено больше встретиться, Микейла позвонила, чтобы передать предложение, от которого у меня перехватило дыхание.

Она сказала, что Боно будет в восторге от возможности предложить нам всем выпить, а затем и поужинать в квартире Моник и Берри. После аудиенции у Далай-ламы я не чувствовала себя такой счастливой и встревоженной одновременно.

В Челси, где жили Микейла и Моник, было много восхитительных вещей. Счастливая смесь из эмигрантов, геев и креативных типов порождает толерантный богемианизм. Как и любой другой уголок Нью-Йорка, этот район пользуется заслуженной славой. Достаточно взглянуть на здание из красного кирпича по адресу: 23-я Западная, 222, – отель «Челси». Здесь жил умирающий от пневмонии Дилан Томас в 1953 году. Спустя годы в одной из комнат было найдено тело Нэнси Спанджен, подруги Сида Вишеса. Марк Твен, Теннесси Уильямс и Чарльз Буковски проливали чернильный пот за его стенами.

Швейцар в доме, где жила Микейла, с улыбкой приветствовал меня.

– Мы ждали вас, – сказал он, указывая на удобное кресло в прихожей, пока сам пошел сообщать о моем приходе. Этот дом находился на расстоянии многих миров от обшарпанной студии, в которой обитали мы с Боно. Неудивительно, что Микейла выглядела несколько шокированно, когда пришла к нам в гости. Когда она вышла и повела меня к лифту, я с трудом справлялась с волнением.

– Он все еще боится посторонних? – спросила я, когда лифт со вздохом закрылся.

О котах можно спросить не так уж много. Мне было хорошо известно, что все отношения между человеком и котом строятся на том, хочет ли кот иметь дело с тобой или нет. А не наоборот.

Боно превратил для меня Нью-Йорк в дом с сердцем на двери. И если бывает так, что двое «предназначены друг для друга», то в этот волшебный месяц это можно было сказать о нас. Я любила его так же, как и тогда, но ни в коем случае не могла больше надеяться быть узнанной. В качестве своеобразной защиты я снова и снова повторяла про себя мантру: «Он не узнает тебя».