и туманным. Я бывал в этих краях в двадцать первом веке, поэтому знал, что здесь по утрам часто, особенно зимой, случаются туманы, или мелкая водяная пыль, или морось, именуемые гаруа, которые исчезают после полудня. По привычке, которая осталась из далекого будущего, сперва двигался по правой стороне улицы, но быстро сообразил, что компанию мне составляют только женщины, и перешел на противоположную. На другой улице мужская и женская стороны поменялись местами. На третьей вернулись к первому варианту. Может, и были какие-то дополнительные правила дорожного движения, но я не заметил закономерности этих перемен. Скорее всего, действовали по традиции.

Пирамиды были не похожи на те, что на территории будущей Мексики. Главное отличие — их постоянно подновляли. Видимо, туманы, морось и дожди размывали сооружения из самана, приходилось постоянно подновлять и заодно надстраивать. Они больше походили на платформы миштеков, только, скажем так, ступенчатые в отдельных местах. Сверху был большой храм, крытый тростником. Подниматься к нему я не рискнул. Б о льшая пирамида называлась Си-Ан (Дом Луны), меньшая — Ни-Ан (Дом Венеры). Звезда, как утренний вариант, так и вечерний, была второй по важности богиней горожан. В обоих храмах приносят в жертву в том числе и пятилетних детей, мальчиков и девочек, причем не на жертвенном камне, как делают сейчас в Центральной Америке, а на расстеленной белой хлопковой ткани. Такая смерть считается почетной. Подозреваю, что это эффективный способ регулирования плотности населения в стране.

Рядом с храмами был водоем, берега которого местами поросли тростником. По воде спокойно плавали разные дикие птицы, несмотря на то, что рядом было много людей, включая толпу зевак, которая следовала за мной, отставая метров на двадцать-тридцать. Никто птиц не беспокоил и тростник не рвал. Видимо, пруд этот священный. Поняв это, я напрягся, чтобы сдержать непреодолимое желание плюнуть в воду. Плюнуть и умереть.

Именно во время этого процесса сзади кто-то произнес на ломаном языке майя:

— Иногда нас одолевают пагубные желания.

Это был старик с длинными седыми волосами, зачесанными вверх и спрятанных под синюю шапку типа фески с плюмажем из разноцветных перьев попугая, а не кисточкой. Одет в длинную рубаху с рукавами по локоть, а поверх нее другая, без рукавов, обшитая сплошь голубыми перьями. Наборной поясом из серебряных ромбиков, в центр которых вставлено по голубому топазу в форме Луны в разных фазах, от очень молодой до очень старой, а серебряная круглая бляшка-застежка соединяла эти две крайности, олицетворяя одновременно новолуние и полнолуние. И при всем при этом роскошестве старик был босой, но на ступнях и голенях нанесены красной краской узоры. Позади него стояли три типа помоложе и с меньшим количеством перьев на фесках и верхней рубахе.

Я знал, что одежду из перьев позволено носить только очень знатным людям, поэтому ответил вежливо на языке юнга:

— Но избранным дано совладать с ними.

Старик еле заметно кивнул, соглашаясь, видимо, со мной, после чего произнес:

— Ты приплыл на бальсовом плоту с севера.

Лукки рассказал мне, что к юнга дважды приплывали с севера на бальсовых плотах чужеземцы, которые становились чиму — основателями новых правящих династий.

— Да, — подтвердил я и сразу предупредил: — Чиму быть не хочу.

— Почему⁈ — удивленно спросил он.

— Надоело, — честно признался я.

— Боги сказали, что ты обязан им стать, — сообщил старик.

— Надеюсь, случится это не скоро! — шутливо произнес я

Моё легкомыслие не понравилось ему. Видимо, у старика, скорее всего, верховного жреца, были определенные планы на меня. Только дворцовых интриг, тайных убийств и государственных переворотов не хватало мне. Дайте пожить спокойно, сволочи!

Наверное, он был телепатом, «слышал» мои мысли, потому что кивнул еще раз и молча удалился вместе со своей свитой.

Я телепатом не был, если не считать редкие случаи, когда собеседник был очень взволнован по самым разным причинам и безмолвно «кричал». Черт его знает, что у чан-анских жрецов на уме. Может, они захотят проверить, правильно ли боги насоветовали им, и принесут меня в жертву или засадят в темницу, пока не соглашусь делать то, что им надо. Поэтому решил убраться отсюда подобру-поздорову.

Лукки, распродав привезенный товар, контролировал перегрузку его с плота на лам, которые близкие родственники верблюдов, но помельче, высота в холке около метра двадцати. Масть разная: обычно голова, шея и грудь белые, а остальное разных оттенков коричневого и черного, но возможны самые невероятные варианты. Звуки, которые издают ламы, можно использовать, как ядрёный закадровый смех в ситкомах. Крупных самцов заставляют перевозить грузы, приносят в жертву богам и едят, а самки нужны только для воспроизводства. В окрестностях Чан-Ана есть несколько ферм по разведению лам, но, по словам купца, лучшими считаются отловленные в горах и прирученные.

— Не знаешь, кто в ближайшее время поплывет на север? — спросил я у Лукки.

— Никто, — сразу ответил он. — Течение поменялось на южное, и ветра в ту сторону сейчас дуют редко. Но я спрошу, может, кто-нибудь на лодке поплывет, — и поинтересовался: — А зачем тебе?

— Хочу посмотреть, что там дальше, — сказал я.

— Ничего интересного. Города там меньше и далеко друг от друга. Разве что Ичсма, в котором жрецы предсказывают будущее, но он очень далеко, — рассказал он.

— Дальше, чем до моих земель? — задал я вопрос.

— Нет, конечно! — заулыбался и замахал обеими руками Лукки.

— Сколько дней пути? — спросил я.

— Недели три или больше, точно не знаю, — ответил он и показал на купца, который неподалеку руководил погрузкой на лам купленных товаров: — Спроси у Пурика, он из тех краев.

Пока я прощался с Лукки, у его коллеги случилась неприятность — одна из нагруженных лам подогнула ноги и легла брюхом на землю. Эти животные перевозят где-то от двадцати пяти до сорока пяти килограмм. Цифра зависит не от размера животного, а от его настроения в данный момент. Сегодня может везти сорок килограмм, а завтра сочтет, что и тридцать много, и ляжет. Поднять ламу нереально. Это вам не тупой осел или трусливая лошадь. Видимо, так и случилось в данном случае, потому что Пурик заходился от ярости, угрожая продать на мясо скотину, которая вчера везла намного больше. Он пытался поднять животное, дергая за веревку, привязанную за шею. Ламе это надоело, поэтому плюнула ему в рожу зеленоватую жвачку из полупереваренных кукурузных листьев. Субстанция эта предельно вонючая и, наверное,