очень едкая, потому что осчастливленный кинулся к океану, чтобы смыть ее.

— Сколько стоит лама? — спросил я у Лукки.

— Смотря какая… — начал он задумчиво.

— Которая плюнула, — уточнил я и показал бронзовую пластинку намного большую, чем здесь служат деньгами, захваченную из Салины: — Этого хватит?

— Хватит! — весело заверил купец. — Думаю, эту ламу он бесплатно отдаст!

Пурик был другого мнения о цене животного. Правда, торговался недолго. Мы ударили по рукам, ладонь по ладони, скрепив сделку. Купец приказал разгрузить проданную ламу и одному матросу остаться присматривать за товаром, пока не перевезет остальное на постоялый двор, расположенный в северной слободе, и не пришлет за ним.

— Надо успеть обернуться до темноты и купить новую ламу, чтобы рано утром двинуться в путь, — сказал Пурик.

— В Ичсму? — поинтересовался я.

— Нет, в Парамонгу, она ближе, — ответил Пурик.

— Можно присоединиться к твоему каравану? — спросил я.

— Как хочешь, дорога не моя, — сказал он, после чего сделал правильный вывод: — Вместе безопаснее будет.

Когда его рабочие избавили ламу от тяжелой поклажи и она поднялась, я приказал Гуаму нагрузить на нее мое барахлишко. Набралось килограмм пятнадцать или немного больше. Судя по медленному перемалыванию жвачки и смягчившемуся взгляду больших карих глаз, вес нового груза был для ламы удовлетворительным. Она неспешно поплелась в сторону северной слободы. Подгонять лам, как и верблюдов, малоэффективно и даже стрёмно, так что купца мы догнали лишь на постоялом дворе, довольно вместительном, с саманными каморками разной площади для людей и товаров. Для лам был отдельный загон, где им дали свежей травы. Питание одного животного входило в оплату одной каморки. Я расплатился двумя бобами какао, которые тут дороже, потому что на территории Чимора это дерево не растет.

Долго не ложился спать, предполагая, что жрецы не позволят мне покинуть Чан-Ан, но никто так и не пришел. То ли я переоценил жрецов, то ли они меня недооценили, то ли наоборот. Утром в составе большого каравана, почти на полсотни лам, двинулись в путь. Следом за нами шагало около сотни переселенцев, нагруженных личным барахлом. Это молодые семьи и одинокие мужчины, которым пообещали по наделу земли на недавно захваченных территориях. Чем больше людей в караване, тем безопаснее. Как меня предупредил Лукки, на дорогах иногда шалят горцы из разных племен. В каждой стране свои чичимеки.

Благодаря продуманной ирригации, возле Чан-Ана много полей, на которых растет кукуруза, опять кукуруза и еще несколько раз кукуруза, а так же картошка, перец, помидоры, хлопок… Эта благодать заканчивается километров через двадцать. Дальше идет сухая пустыня с сильными ветрами, в которой зимой, когда гаруа случается часто, растет трава, и тогда здесь пасут лам-самок. Летом, которое только началось, можно за весь день не увидеть ни человека, ни зверя, только птицы кружат в небе, в основном лысые гифы с бурыми маховыми перьями, растопыренными веером, как пальцы у блатного через жопу заводного. Слева высоченные горы, справа океан. Неприветливая земля. Наверное, поэтому народ здесь, что сейчас, что в будущем Перу, более суровый, замкнутый в сравнение с другими латиноамериканцами и только с ними.

57

Стоял я в Лиме пару раз. Впечатления не лучшие. Будто попал в девяностые годы двадцатого века в Сочи. Однажды в выходные взял машину на прокат, чтобы прометнуться по городу и окрестностям. Автобусы в Перу, как и почти все остальное, грязные, обшарпанные, набитые битком, что в жару особенно неприятно. В планах была и поездка в Мачу-Пикчу на следующие выходные, если простоим в порту долго. Ума хватило арендовать машину всего на день. Это был убитый «хенде-соларис» с пробегом около ста тысяч и зеркалами на цепочках. Когда я спросил, зачем цепи, мне в ответ посоветовали ездить с закрытыми окнами и ни в коем случае не опускать стекла при остановках на светофоре, какой бы спектакль ни разыгрывали мальчишки возле машины.

На первом же перекрестке, где я остановился первым на красный свет светофора, под машину кинулся щуплый и смуглый до черноты, словно сын трубочиста, пацаненок лет восьми-девяти и довольно артистично изобразил, что его сбили. Я такое уже видел в Москве, только в исполнении старушки, которая, видимо, собирала деньги на свои похороны, которые при таком занятии должны были случиться вот-вот. Один из его корешей бросился помогать жертве, а еще пять или шесть принялись скакать, как обезьяны, вокруг машины, тарабанить кулаками в стекла и что-то орать. Тогда у меня испанский был не очень, понимал только отдельные ругательства. Детворе вторили взрослые с тротуара. Видимо, приняли меня за тупого и потому богатого гринго. Когда загорелся зеленый свет, «артисты», погрозив кулаками напоследок, убрались на тротуар, потому что автомобили позади меня начали сигналить. Кстати, перуанские водители жмут на клаксон при каждом удобном и не очень случае, чем напоминали египетских. Кучи мусора на улицах и во дворах и недостроенные дома с торчащей сверху арматурой тоже как будто перенеслись сюда из Александрии или Суэца. Пустыня — она и в Южной Америке пустыня, а похожий ландшафт порождает одинаковое поведение. С Донбассом эту часть Перу роднил пыльный воздух. В белой рубашке ходишь первые полчаса, а дальше — в серой. При этом ландшафт не назовешь похожим, потому что родной мне Донбасс — это степь, и терриконы явно уступают Андам по размеру.

Интересен только старый центр Лимы, построенный испанцами, и районы для богачей Сан-Исидро, Мирафлорес и, может, еще какой, я не весь город объехал. Остальные разной степени убогости. Есть даже свои фавелы. Видел дом на выступе скалы, издали похожий на скворечник, как по расположению, так и по форме и размеру. Дороги убитые и с высокими «лежачими полицейскими». Иногда перед ними есть дорожный знак, иногда нет, а иногда есть, но препятствия нет, Единственная более-менее приличная дорога — Панамериканское шоссе. По нему все едут, вдавив педаль газа в пол.

Живых дорожных полицейских на шоссе не видел, хотя, казалось бы, именно там и ловить за превышение скорости. Как позже понял, там просто не остановятся, даже если поставить поперек полосы полицейскую машину. В основном в этом подразделении служат женщины. Видел несколько раз, как остановленные водилы, выйдя из машины и отчаянно жестикулируя, орали на полицейских и потом спокойно уезжали, не заплатив.

Одна блюстительница порядка тормознула меня, хотя правила не нарушал. Наверное, тоже приняла за гринго, которые боятся полиции, как огня, и решила подрубить деньжат. По мнению перуанских