– Это моя сестра, это мама, это эби, бабушка, – объяснил он для Серафимы, – а это мой папа, – спокойно говорил Дамир, наблюдая за любопытным синим взглядом.

  – А мой папа умер, – отозвалась Серафима. – Он был русским лётчиком, разбился на военном самолёте, его сбили моджахеды в Иордане. Он герой!

  – Мне жаль твоего папу, – отозвался Дамир, глядя в упор на Элю.

  Моджахеды в Иордане. Элеонора в честь Элизабет, Кирпич, потому что собака – красивая девочка, а в Иордане моджахеды сбивают российские военные самолёты. Чем абсурднее ложь, тем больше в неё веры.

  – Можно, я погуляю по квартире, поищу место для Кирпича? – осведомилась Серафима, слезая со стула.

  – Конечно, – отозвался Дамир, смотря на рыжульку, как та с секунду потопталась на месте, а потом деловито прошла к выходу из кухни, где они и сидели, совсем по-семейному, как Юнусовы, когда не ждали гостей.

  Серафима запнулась, нахмурилась, становясь похожей на Алсу или Динара, те так же немного косолапили, с возрастом прошло. Бывает же… Дамир думал о собственных детях, думал отстранённо, а теперь словно увидел, как оно могло быть, и от этого горький аромат пронёсся сшибающим тараном. Могло. Не будет. Не эта абсурдная девчушка, приковавшая его внимание с первой секунды своего появления в его зоне видимости.

  – Лётчик? – он в упор посмотрел на Элю. – Ты в курсе, что Иордан – это река на Ближнем Востоке, а Иордания – страна, в которой моджахеды не сбивают российские военные самолёты?

  – Что первое пришло в голову, то и сказала, – огрызнулась Эля. – Не всем быть такими умными, как ты.

  – А голова тебе зачем дана? – впрочем, судя по сегодняшнему виду, ясно зачем. – Погуглить?

  – Некогда мне гуглить! – профырчала синеглазая. – Она неожиданно спросила, я не была готова, а по телевизору про лётчика того говорили, которого сбили, в Сирии… – неуверенно добавила Эля. Видимо, она не была уверена, про какого лётчика говорили по телевизору.

  Какой до бесячего глупой она была! Отчаянно абсурдной! Невероятной, манящей. С приоткрытыми губами, показывающими ряд белоснежных зубов, девичьим румянцем на нежных щеках, таких, что хотелось провести по ним пальцем и впиться, впиться в губы алчущим поцелуем.

  – Нельзя быть настолько глупой, Эля! – прошипел он, не столько злой на глупость женщины, сколько на собственное оглушающие желание. До темноты в глазах, онемевших рук, спёртого дыхания. Нет, второй раз он не поведётся на васильковые всполохи и порочную горечь поцелуев.

  – Я посмотрю, как там Серафима, – подпрыгнула со стула Эля, мелькнул пупок на плоском, немного впалом, каком-то девичьем животе.

  Женщины меняются после родов, неуловимо, не всегда очевидно, но меняются. Эля оставалась той же девчонкой, синеглазой поморочкой, когда-то надевшей его кольцо на палец. Острые ключицы, так не подходящие пышной груди, порочный рот, не сочетающийся с прямым взглядом, голос, не вяжущийся с худеньким, девчачьим силуэтом.

  – Эля, – окликнул Дамир вслед. Он знал ответ на этот вопрос, знал! Но ему было необходимо услышать его. – Серафима моя дочь?

  – Нет, – Эля какое-то время смотрела перед собой, Дамир видел только её напряжённую спину. – Ей четыре с половиной, – девушка обернулась, васильковый взгляд насмешливо скользнул по мужчине, уничтожая. – Последний секс у нас был на новый год, тогда я уже была беременна. Нельзя быть настолько глупым, Дамир! – вернула она его слова.

  Всё верно… Нельзя быть настолько глупым, Дамир.

Дамир. Прошлое. Поволжье

  Дамир прилетел домой на новый год. Именно прилетел, и не потому, что на самолёте, а потому, что выражение «на крыльях любви» вдруг приобрело для него ясность. Он с трудом доработал последний рабочий день, рванул в аэропорт, и нервная дрожь перестала его бить только на родной земле, через много часов полёта и пересадок.

  Он не стал предупреждать, что приедет. Его ждали со дня на день, не знали только точное время. Из аэропорта он рванул на такси и вошёл в дом за час до ужина.

  Мама, как и всегда, суетилась на кухне – развела бурную деятельность, заранее готовясь к празднику. Алсу топталась рядом, кидая победные взгляды на Назара, читающего что-то вслух. Дамир прислушался – литература. Несчастный предпочёл бы помогать матери на кухне, полы мыть руками, залезая в каждый уголок, но, видимо, провалы по школьному предмету были глобальными, раз мама усадила за своей спиной и заставила читать вслух. О, Дамир отлично помнил, как сам так же страдал, ощущая всю несправедливость бытия и ненависть к литературному чтению, так, кажется, назывался этот предмет в начальной школе. Каримы не было видно, наверняка засела за учебниками в своей комнате, зубрилка маленькая.

  А Эля была… Стояла к проходу спиной, переставляла тарелки в посудный шкаф, переступая с ноги на ногу. Он медленно окинул взглядом жену. Широкое платье чуть ниже колена не давало представления, насколько она поправилась. Если верить Эле, она стала похожа на гиппопотамиху, ноги же остались такими же стройными, как помнил Дамир. Синюю венку с обратной стороны колена хотелось поцеловать… Волосы убраны заколкой, лишь упрямый, как сама Эля, локон спускался по шее, пружиня и немного завиваясь.

  Дамир стоял и не дышал, разглядывал, впитывал, пока не очнулся от девчачьего визга – Алсу увидела старшего брата, а он даже не перевёл взгляда на неё. Эля резко обернулась, впилась взглядом в мужа. Яркие, сине-васильковые всполохи широко распахнутых глаз разлились по внутренностям, впились в душу, скрутились в тугой узел в животе. Она сделала маленький шаг навстречу, остальное прошёл Дамир, забыв, что не разулся, не снял куртку, болит голова, потряхивает от джетлага.

  Кажется, Алсу продолжала попискивать, а Назар с грохотом подскочил со стула, опрокинув его. Мама подхватила влетевшего Динара и выпроводила всех из кухни, оставляя молодых наедине.

  Он провёл ладонями по тонкой ткани, вычерчивая круги и узоры по прижавшемуся телу, не соображая, что куртка на нём стылая, Эле должно быть холодно. А потом потонул, пропал, упал в бездну хаотичных поцелуев и сносившего всё и вся запаха горечи, пыльных луговых цветов и чего-то родного, настолько близкого, что вырви его с корнем – пропадёт и сам Дамир Файзулин.

  Позже он раздавал подарки, наслаждался причитаниями мамы, гордым взглядом отца, покачиванием головы эби, визгами Алсу и Каримы – та словно вернулась в начальную школу, став совсем девчонкой, повисшей на шее наряду с Динаром, – и попытками «забороть» Назара. Всё это – не сводя взгляда с Эли, тихо сидевшей в кресле в зале, подобрав под себя ноги, смотря будто удивлённо.

  Тот семейный ужин он еле высидел. Дамир был уверен: схвати он Элю, затащи её в их комнату и не выбирайся оттуда несколько дней – никто не осудит. Но сидел, ел ужин, приготовленный мамой, слушал щебетание сестёр, восторженные рассказы братьев, довольное цоканье эби, и не сводил, не сводил глаз с Эли.