– Спасибо, – он встал, не понимая, куда идти, зачем…

– Восьмой корпус, лучше с улицы, – пояснила Иванушкина. Значит, он пойдёт в отделение патологии новорожденных… Зачем? Что он там найдёт?

  Быстрый поиск в гугле того, с чем столкнулся несчастный невинный младенец, его сын, заставил похолодеть. От рвоты на газон с едва пробившейся зеленью спас голод третьи сутки кряду.

  Андрей Геннадьевич разговаривал сухо, смотря светло-голубыми глазами. Его лицо было покрыто веснушками. Всклокоченные рыжие волосы торчали в беспорядке, на пальце блестело массивное обручальное кольцо.

  «Не совместимо с жизнью».

  «Продлевали, сколько могли».

  «Сделали, что в их силах».

  «Нет, заболевание не передаётся по наследству».

  «Случай».

  «У вас будут здоровые дети».

  «Поддержите жену».

  «Примите соболезнования».

  «Простите, я спешу».

  А в глазах непроизнесённые вопросы, кувалдой в голову: «Почему твоя жена не сделала аборт?»

  «Почему она ничего не сказала тебе?»

  «Что ты делаешь здесь теперь, где ты раньше был?»

  В машине Дамир в раздражении бросил косметичку Эли на соседнее сидение - отдала медсестра.

  – Вы - муж Элеоноры? – спросила совсем молоденькая девочка с робкой улыбкой, в зелёном костюме медсестры, извиняясь, заливаясь нежным румянцем на щеках.

  – Да, – в раздражении кинул Дамир, меньше всего он нуждался сейчас во флирте нимфеток.

  – Возьмите, она оставила в кабинете Андрея Геннадьевича. Он вчера отдал на пост, вдруг Элеонора придёт, а его не будет на месте. Просто она ночевала там, ну, в кабинете, в палате интенсивной терапии нельзя. Тим - он… редкий… был. Вот ей и разрешили… Простите! – девочка сунула косметичку в руки Дамира и поспешила по делам, не оборачиваясь.

Дамир. Прошлое. Поволжье

 Когда подъехал к дому, увидел машину Сороки Ивана – местного участкового. Что ещё? Казалось, сердце больше не выдержит. Посмотрел в телефон – ни одного звонка. Ни от Эли, ни от родителей, ни от кого. Тишина. Будто это он умер, а не его сын, которого он даже не увидел ни разу, не прикоснулся к нему. Пусть он и родился… вот такой. Но его ребёнок, его мальчик.

  За кухонным столом расположился Иван – мужчина лет сорока, худой, как щепка, длинный, словно жердь, с воспалёнными от нескончаемой аллергии глазами, – и попивал чай из чашки с позолотой. Отец шагал вдоль стены до угла и обратно, Карима сжалась на стуле, смотря круглыми глазами на происходящее, мама сидела рядом с участковым и утирала платком глаза. Все в чёрном, кроме участкового, одетого по форме, и Дамира, утром нацепившего на себя первое, что попалось под руку.

  – Что удумал, собака ты немая, – укоризненно прошамкала эби, смотря на сына. – Сама я карточку потеряла, три дня как ходила в сберкассу, в банкомате оставила.

  – Мама! – воскликнула Зарима. – Не ходили вы в банк, вы карточкой своей редко пользуетесь, только сладости детям покупаете!

  – Ты деньги мои не считай, – отрезала эби. – Я сама знаю, чем пользуюсь, а чем - нет. Карточку я оставила в банкомате, придумал шайтан машину. Старая я уже для таких штук, всё забываю! Вчера носок стала вязать, забыла, где положила. Неделю блюдце своё найти не могла, а оно на тумбочке стояло, под носом, а сколько раз очки теряла!

  – Мама! – рявкнул Арслан. – У тебя деньги украли!

  – Мои деньги, не твои. Пошла я, некогда, сериал начинается, – прошамкала эби и вышла, возмущённо шаркая ногами.

  – Что случилось? – спросил Дамир, в душе понимая, что случилось.

  – Эля сбежала, – пропищала Карима. – Украла у бабушки карточку, на которую та пенсию получает, и сбежала…

  – Арслан, напиши ты заявление, – взвилась Зарима.

  – Нет, – отрезал участковый. – Заявление должна писать пострадавшая. Мама ваша совершеннолетняя, дееспособная, вменяемая, писать за неё заявление вы не имеете права. Поговорите, убедите, напишет своей рукой, привезите – будем действовать.

  – Не может быть… – пробормотал Дамир себе под нос, а сам знал. Уже знал – может.

  – Файзулину Элеонору Григорьевну видели сегодня в электричке на шесть утра, – официальным тоном сказал Иван. – Сбёгла она, – он с жалостью посмотрел на Дамира. – Прихватила деньги твоей бабушки и сбёгла. Деньги сняла ещё на станции, сколько там было…

  – Сто двадцать восемь тысяч, – прошептала мама, утирая слёзы платком.

  – Сто двадцать восемь тысяч, – эхом повторил участковый. – Пин-код она знала, бабушка её в магазин отправляла за гостинцами, так что снять деньги смогла. Пригрели шаболду, – в сердцах кинул Иван. – Посмотрите, может ещё что пропало, драгоценности, ценные вещи? Элеонора ваша без вещей была, но золотишко много места не займёт. Пропажу обнаружите, пишите заявление. С бабулей вы поговорите, у неё, может, деменция старческая начинается, вот и упрямится. Я пойду, покаместь. Хорошим, честным людям – и такая дрянь попалась. Шалава. Сам отец, Гришка Александров говорит – шалава, вся в мать.

  – Позор-то какой, какой позор, – шелестела мама сухими губами, уткнувшись в плечо мужа.

   Дамир быстро поднялся в комнату, проверил вещи – всё на месте, пуста лишь шкатулка с нехитрыми драгоценностями жены. Что у неё было? Цепочка с кулоном, два кольца, браслет, подаренный мужем на новый год. Из них действительно дорогостоящее – помолвочное кольцо с якутскими бриллиантами.

  Дамир ощущал себя воздушным шариком – его надували, надували, надували, тонкие нити нервных окончаний натягивались, грозили лопнуть. Голова кружилась от произошедшего, голода, джетлага, похмелья. От тихих слёз матери, в ужасе распахнутых глаз Каримы, притихших Алсу с Назаром, сидевшего маленьким столбиком в огромном кресле Динара.

  Сумасшествие, ливневые воды, смывшие всё живое в доме Файзулиных. Стихийное бедствие, ураган, казнь без права на помилование.

– Сядь, – спокойно произнёс Арслан, глядя на сына. Дамир, всё ещё оглушённый произошедшим, грохнулся на стул. – Жди, – отдал короткое распоряжение и вышел из кухни.

  Вернулся через пару минут. Протянул несколько листов, в которые Дамир всматривался, как в рукопись на китайском языке. Буквы понятные, слова, но…

  Сумасшествие, ливневые воды, смывшие всё живое в Дамире.

  – Что это? – он откинул листы, будто они прокажённые.

  – Результаты генетической экспертизы. Ребёнок не твой.

  – Дамир, мы не хотели говорить тебе, не хотели. Какая разница, ребёночек уже умер, пусть будет на её совести… – лепетала мама. – Но она эби ограбила, деньги эби украла!

  – Я не сдавал никакие анализы, – отъезжая на стуле, как от шевелящейся, шипящей, источающей смрад змеиной свадьбы, прошептал Дамир, не сводя взгляда с бумаг.