Шрифт:
Интервал:
Закладка:
18 февраля 1972 года в ответ на мою просьбу Лев Адольфович присылает фотографию 60-й страницы писем царевича Алексея:
«Вот единственная имеющаяся у меня фотография. Если заказывать другую, надо долго ждать, а я люблю слово и дело!» А на обороте фотографии надпись:
«Эта фотография посылается доверительно, без права воспроизведения или публикации. 18.2.72. Л. Гринберг».
В конце февраля 1972 года Государственный Исторический музей отмечал свое 100-летие. Юбилейное заседание происходило в самом музее. От имени Русского музея я поздравил коллектив Исторического музея с юбилеем и преподнес музею портрет Петра I работы Мари Колло (голова к «Медному всаднику» Фальконе). Готовясь к празднованию дня основания Санкт-Петербурга, мы ее отреставрировали и сделали несколько отливок. Кроме этого я подробно рассказал о письмах царевича Алексея, находящихся в Париже, и показал одну из страниц этих писем. Сидевшие в президиуме заинтересовались сообщением и передавали из рук в руки фотографию письма. Но в общем мое сообщение было воспринято более или менее спокойно. Это меня несколько удивило. Возможно, юбилейное настроение мешало проявлению открытых эмоций, а может, руководство музея уже знало о существовании этих писем и, возможно, предприняло некоторые шаги к их приобретению. Письмо, которое я послал Вучетичу, наверное, уже как-то сработало. Однако 6 апреля 1972 г., сообщая мне о смерти художника Леонардо Бенатова, Лев Адольфович, заметил:
«С письмами Алексея ничего нового – тишина». И уже в начале июля – еще письмо:
«Я в Варшаве; накануне моего отъезда из Парижа меня вызвали в торгпредство, чтобы, наконец, закончить покупку писем царевича Алексея. И, к моему удивлению, начали торговаться! А я, как Вам писал, изменить цену никак не могу. Ну, обещал торгпред (по фамилии Кузькин) снова снестись с Москвой. Завтра возвращаюсь в Париж; может быть, уже будет окончательный ответ. Все это сообщаю Вам, чтобы держать Вас в курсе и еще сердечно Вас поблагодарить за Ваше доброе отношение. Искренне Вам преданный Л. Гринберг. 2.6.72».
И, наконец, кажется, последнее письмо по поводу этой бесконечной волокиты. Оно датировалось 27 октября 1972 г.:
«Дорогой Василий Алексеевич, все хорошо, что хорошо кончается. Сегодня утром в 10.30 я был (в пятый раз) в торгпредстве. Мне представили контракт на 3-х страницах, и я его бесстрашно подписал и передал, против чека, письма царевича Алексея. Покупка будет считаться окончательной через два месяца после получения писем в Москве и их проверки экспертами. Из пущей предосторожности я не передам чека владельцу писем, пока не пройдет этот срок. Хочу сердечно Вас поблагодарить. Без Вашей помощи эти драгоценные письма, может быть, не возвратились бы в Россию. Один торговец автографами сулил владельцу двойную сумму: он хотел распродавать письма поштучно! В феврале, как Вам несомненно известно, в Париже открывается большая выставка резного дерева. Вероятно, половина выставки будет состоять из вещей, принадлежащих Вашему музею. Не приедете ли вы в связи с этим? Вы знаете, какое удовольствие это доставило бы людям, которые, как нижеподписавшийся, уважают и любят Вас. Искренне преданный Вам Л. Гринберг».
Итак, завершилась наконец эпопея с приобретением писем царевича Алексея. Они обрели надежное и вечное хранение на родине[224]. Для меня было важно, чтобы письма вернулись, а историки у нас всегда найдутся.
В середине мая 1973 года я получил от Льва Адольфовича заманчивое предложение приобрести 20 рисунков Боклевского к книге Мельникова-Печерского «В лесах». Мне были известны 2 серии этих рисунков с некоторыми вариантами: одна серия – так называемый альбом Горького, другая серия, мало кому известная, хранится в библиотеке Академии художеств в Петербурге. Сейчас же является третья серия этих оригинальных рисунков: «Отживающие типы русского народа, составленные Боклевским по рассказам Мельникова под заглавием «В лесах». 18 рисунков представляют варианты тех же типов, что и в альбоме Горького, но в этой серии добавлены еще два типа: 19. Михайло Самоквасов и 20. Микешка Волк. Формат рисунков: 49×32 см (чуть больше, чем в экземпляре Горького). Другое оформление рисунков: все в овале и надписи над ними в строчку. Текст внизу, написан тем же почерком, что и в экземпляре Горького, но он не всегда сходен.
15 июня 1973 года Лев Адольфович пишет мне:
«Что касается рисунков Боклевского к Мельникову, то они мне не принадлежат. Я уговорил владельца позволить послать Вам эти рисунки. Это было сделано сегодня. Пожалуйста, сообщите мне, какую наивысшую цену Вы согласны были бы уплатить, – как Вам известно, владелец хотел бы по сто рублей за лист.
В этом же письме сообщается, что скоро музей получит портрет адмирала Головина.
«Портрет этот находится в Лондоне, и я попросил друзей Вам его отправить. Если Вы признаете желательным приобрести портрет для музея, то я приму цену, установленную оценочной комиссией… Я сам и все друзья мои в восторге от самоваров. Каждый день пью чай перед одним из них и с благодарностью думаю о Вас. С искренним приветом, уважающий Вас Л. Гринберг».
Конечно, на каждое письмо Льва Адольфовича я отвечал, но мои ответы и вообще письма почти все утрачены. Ответ Гринберга был, конечно, и на этот раз благожелателен, но…
«Когда я сказал хозяину Боклевского, что надо ждать октября или даже ноября, он сперва пришел в панику, потом скис. Пришлось мне угощать его ужином с полведром водки, и теперь он будет терпеливо ждать. За адмирала деньги уплатите, пожалуйста, моей племяннице… Марии Иосифовне Кан… Что же касается Боклевского, то надо мне будет сперва получить благословение его владельца… Очень мне интересно было бы узнать, случилось ли Вам видеть в США хорошие русские картины, помимо собранных Mrs. Post в Вашингтоне. Да и у нее-то мало что есть, кроме Брюллова, Дашковой Левицкого, да Репина…» (30 августа 1973)
24 октября 1973 года Лев Адольфович пишет:
«Дорогой Василий Алексеевич, поджидаю письма от Вас относительно адмирала и Боклевского. Не сплю и мечтаю. Мечтаю о том, что буде музей все это купит, мог бы чудесным образом использовать деньги. А именно: я давно обещал своему мексиканскому внуку, что покажу ему Союз. Надувать дитя не полагается. Откладывать тоже не приходится – больно стар я становлюсь: 73. Вот и вздумалось мне поехать весной с сыном, его красавицей женой и внуком в Туркестан, а то и в Хиву, в Бухару, если это разрешается. Если бы оказалось возможным оплатить хотя бы часть поездки «музейными» деньгами – это была бы большая помощь, конечно. Но для этого нужна бумага, называемая «приглашение». Тогда консульство выдает визу «обыкновенную», а