Иран, кстати, тоже остался не покрыт льдом, но сообщения от них не поступало. Интересно – почему.

Одно ясно точно: там, внизу, есть те, кто может нас подобрать, однако я не хочу превращать капсулу в лодку – это займет слишком много времени.

На связь снова выходит Накамура.

– Чтобы не терять время, мистер Синклер, мы просим вас передать данные, полученные в ходе выполнения миссии.

– Мне это не нравится, – говорит Эмма, не включая микрофон. – Они ведь уже должны были получить информационные камни.

– Может, и получили, а теперь запрашивают новые данные. А может быть, оборудование для получения беспроводных передач безнадежно утеряно в ходе борьбы за обитаемые зоны. Но да, мне это тоже не нравится. – Я задумываюсь на минуту. – Вообще, новые данные не смогут пролить свет на причины изменения земного климата, а лишь подтверждают надвигающуюся угрозу.

– Угрозу, которая гораздо больше, чем мы предполагали. Данные подтверждают враждебную природу артефактов, а это значит, что наш мир ждет куча неприятностей. Получение данных одной из сторон может развязать войну.

– Или же сейчас уже происходит что-то похуже, чем война.

– Точно.

– Чтобы отправить ее, есть и другая причина.

Она удивленно поднимает брови.

– Преимущество.

– Преимущество в чем?

– В нашей безопасности. Им нужны данные, и, как только они их получат, – мы им не будем нужны.

Эмма отворачивается. Такие разговоры, наравне с лицемерием и подозрением, выводят ее из зоны комфорта. Это мне в ней и нравится. Она настоящая, честная и, боюсь, слишком хорошая для того мира, в который мы возвращаемся.

Когда она снова поднимает на меня глаза, я продолжаю говорить монотонным голосом:

– Есть еще одна причина для того, чтобы ничего им не говорить. Нас могут слушать артефакты. Возможно, именно поэтому мы еще живы – они хотят узнать, что знаем мы, и именно поэтому еще ни Европейский Альянс, ни Тихоокеанский нас еще не подбили.

– То есть ты хочешь отвергнуть предложение Тихоокеанского Альянса?

– Это может заставить их форсировать события или стать причиной того, что нас уничтожат артефакты.

– И…?

– Мы выиграем время, – говорю я, включая радио. – Понял вас. Нам нужно некоторое время, чтобы подготовить наши данные к передаче. Мы свяжемся с вами.

– А по радиосвязи ты врешь гораздо убедительнее, – удивленно произносит Эмма.

– Врать проще, когда не видишь собеседника.

* * *

Больше ни одной передачи от Накамуры не было. Думаю, это говорит о многом.

Новый запрос на соединение приходит через два часа. Я слышу знакомый голос, и это для меня настоящее облегчение.

– Джеймс? Это Лоренс Фаулер. Прошу, ответьте, если слышите меня.

Его голос сейчас – это как глоток воды для человека, целый год шедшего по пустыне. Я кидаюсь к нему, словно он мой маяк надежды или мираж оазиса на самом горизонте.

Тут же нажав кнопку приема, я говорю с энтузиазмом:

– Мы здесь, Фаулер. Очень рады слышать вас.

– Взаимно, Джеймс. Слушайте, нужно решить, как поступить. Очень важно, чтобы именно мы подобрали вас. Тут произошли… определенные изменения.

– Вас понял.

– Мы сделали все приготовления. Посадочные координаты остаются без изменений: это место, где мы с вами впервые встретились. Возьмите широту и прибавьте к ней четвертое число с пятой страницы предполетного брифинга. Что касается долготы, то прибавьте к ней седьмое число с пятнадцатой страницы. Прошу подтвердить получение. Не повторяйте точные координаты.

Я открываю электронную версию предполетного брифинга и по памяти нахожу необходимые числа, после чего открываю карту с GPS. Федеральная Тюрьма Эджфилд находится на 33,76 градуса северной широты и 81,92 западной долготы. Я прибавляю числа со страниц брифинга, и полученные координаты меня немало удивляют. Это место вообще не в США, а в Средиземноморье, на берегу Туниса, и я очень-очень надеюсь, что ввел числа правильно.

– Подтверждаем, Фаулер.

– Прошу прекратить все сеансы связи. Мы ждем вас, Джеймс.

В ту же секунду на связь выходит Накамура.

– Джеймс и Эмма, мы перехватили ваш разговор. Очень ценим попытки Американского космического агентства обеспечить вам безопасную посадку, но повторяем: мы уже совершили все необходимые приготовления, а потому приземление на нашей площадке будет максимально удобным. У нас гораздо больше ресурсов и безопаснее местность вокруг посадочного стола. Пожалуйста, подтвердите получение сообщения и дайте знать, что летите к нам.

Эмма откидывается на спинку стула и вздыхает. Да и я уже начинаю нервничать.

– Слышим вас, Тихоокеанцы. Как вы уже могли заметить, наше судно это самодельная спасательная капсула, сконструированная из отсека корабля «Пакс». Скорость у нас значительно снижена, так что мы сообщим вам о своих возможностях к посадке чуть позже. Кроме того, мы продолжаем перенос данных для последующей передачи – это требует большого количества времени.

– Понимаем вас, Джеймс. Если вы сообщите другие координаты посадки, то мы готовы вас забрать и обеспечить безопасное восстановление. Ваша безопасность и успешное завершение миссии – наша основная задача.

– Успешное завершение миссии? – спрашивает Эмма, выключая связь.

– Данные. Им нужны данные.

– Фаулер о них даже не спросил.

– Он умнее их, и он хочет вернуть нас назад. Если хоть кому-то на поверхности на нас не наплевать – так это ему. И ему можно верить.

– Если веришь ты, значит, верю и я.

– Летим в Тунис.

– И что теперь?

– Теперь мы отдохнем. И постараемся не упасть с неба до тех пор, пока не доберемся домой.

Мы готовимся к посадке. Раскладываем и закрепляем все вещи, рассчитываем вектор для приземления в заданной точке. Проблема не в топливе, а в том, чтобы сохранить целостность корабля.

И в том, чтобы мы остались живы.

Джеймс не выражает эмоций, но я знаю, что он волнуется так же, как и я.

Тихоокеанский Альянс продолжает попытки связаться с нами, но Джеймс им не отвечает. Он думает, так будет лучше.

До посадки еще несколько часов, и мы решаем провести это время вместе. Но мы не играем в карты и не смотрим фильм. Вместо этого мы включаем старую музыку – классический рок шестидесятых или семидесятых годов – и теперь лежим посередине капсулы, смотрим на звезды. Момент прекрасен, но боюсь, это последний раз, когда мне так хорошо.

Очень нежно, не привлекая внимания, он обнимает меня за плечо и прижимает к себе. В такой позе мы и лежим, если так можно выразиться, а точнее, висим в невесомости до тех пор, пока не начинает звучать сигнал тревоги. В отсеке эхом раздается компьютеризированный голос: