– В воскресенье, не знаю где.

– А сегодня у нас что? Среда?

– Среда, да…

– И он так с воскресенья и не показывался?

Бекки говорила спокойным голосом, а в голове проносились мысли: «Его уже нет три дня… Не пришёл на полуфинал… Бандиты!..»

А тут ещё эта дурацкая записка: «Нашёл скрипичный ключ…» Почему скрипичный? Он что, музыкой увлёкся? Или… Или это не скрипичный ключ, а просто – «ключ»? Ключ к «п. Р-а» – то есть к письму Румбуса!!!

Так, дальше понятно: «Б-ка» – сокращённо «библиотека», а число – комната под этим номером!

Шестьсот тридцать… Что-то знакомое!

– Почерк неразборчивый, да? – подпрыгивает на месте Коротыш-младший и тянется к записке.

– Подожди! – отмахнулась Бекки. – Когда ты своего брательника в последний раз видел?

– Не помню. В воскресенье. Кажется… вечером.

– Что он тебе сказал? Когда обещал вернуться?

– Что-что?.. Ничего особенного. Сказал, что пошёл в академию. И что в общежитии заночует. Он часто там остаётся, чтобы на дорогу время не тратить.

– А… – Бекки хотела ещё спросить про родителей (что они по этому поводу думают и знают ли про записку), но вспомнила про тётю в седых буклях, про сурового старика в тулупе и решила обойтись без родственников. Наверное, у Коротыша были причины не посвящать взрослых в свои планы. Таких взрослых…

Где искать Дона, она знала. В «Кривом углу», где же ещё? После полуфинала они с Бардом спелись – в буквальном и переносном смыслах. У Дона оказался, по словам Барда, «настоящий тенор, абсолютный слух и чувство сцены». К тому же неожиданно для себя Дон придумал стишок, который стал музыкальным хитом. Песенку подхватил весь Ньютон, и на следующее утро Дон проснулся знаменитым.

– Ну, ты понял? – спросила Бекки, сунув Дону под нос записку со скрипичным ключом. – Пока ты тут распеваешься, он…

В «Кривом углу» в это время было немноголюдно.

– Что – он? – Дон оглянулся, помахал Скрипачу и Барду: – Иду! Тут такое дело…

– Только никому ни слова! – испугалась Бекки. – Тут миллион замешан!

– Эй, Дон! Ты скоро?.. О, кого я вижу! Приве-ет, братишка!

Бард машет им со сцены гитарой, ударяет по струнам, и гитара басовито вторит: «Приве-е-е-ет!»

– О господи!.. – Бекки возвела глаза к потолку. – Они же закрыли библиотеку на полуфинал! На три дня! А Коротыш не знал и полез в воскресенье вечером туда. Дошло? А родичи думают, что он в общежитии. Они вообще какие-то чокнутые, Дед-Владь этот, тётушка…

– А сегодня у нас что, среда?

Кажется, Дон начинает понимать. Бекки прячет записку в карман.

– Ну? Бежим!

Во дворе академии Дон хотел завернуть к библиотечному крылу, но Бекки потащила его в другую сторону.

– Она всё ещё закрыта, завтра откроют. Пройдём через матклуб – я знаю код.

В комнате с коврами и камином было пусто: как раз сегодня члены сборной собрались пировать в «Кривом углу». Повезло!

По внутреннему переходу они вышли к административному крылу и остановились перед незаметной боковой дверью без вывески. Дон нажал на ручку, и – ура! – они оказались в библиотечном зале, только не там, где центральный вход, а за шкафами, в противоположном конце. Помещение с воскресенья не отапливалось, и было зверски холодно. Дон засунул руки в карманы, Бекки застегнула тужурку на все пуговицы и подняла воротник.

– Ну и где мы его будем искать? – уныло спросил Дон. – Эта ниша или комната… Шестьсот какая-то – чёрт её знает, где она! И вряд ли Коротыш будет там сидеть.

– Что ты предлагаешь? – почему-то шёпотом спросила Бекки.

В пустом зале каждый шорох казался пугающе громким.

– Эге-ге-е-ей, Коротыш! – неожиданно завопил Дон. – Ты где-е-е?

Бекки выронила свечи, бросилась к выходу, в панике потянула за ручку, но дверь не открывалась.

– Да не на себя!.. В другую сторону, вот так! – Дон легонько толкнул дверь и дёрнул Бекки за ухо. – Спокойно, приятель. Будем рассуждать логически. Во-первых, мы не уверены, что Коротыш в библиотеке, так? Во-вторых, если он здесь, зачем ему прятаться, так? Я бы лично просидел эти дни в зале. Тут есть питьевая вода, сухарики…

– А если он заблудился? Пошёл искать ту комнату, шестьсот тридцатую, и… Этот лабиринт очень запутанный, я знаю. А ещё… – Бекки закашлялась, испугавшись собственной догадки. – А вдруг он забрёл в коридор с монашеской надписью?! Ну, помнишь, я рассказывал? «Отрок, переступивший сей порог, останется там навсегда…» Что-то в этом роде.

– Ха! Ты же вернулся!

Рассказать или не рассказать?.. Что она не отрок, вот на неё и не подействовало…

– Ну, ладно, – подвёл итог Дон. – Будем искать шестьсот тридцатую комнату. А в тот коридор не полезем без крайней необходимости. С монахами только свяжись! И вообще, я верю в заклятия. Если работал настоящий специалист, заклятие действует триста лет.

– А я думал, ты… Тсс! Слышишь?

Они стояли за шкафами, около спасительной двери. Дон неловко переступил с ноги на ногу, и старая половица скрипнула.

– Тише ты! – зашипела Бекки, пригнув голову. – М-может, показалось?

Нет, не показалось! Там, в зале, кто-то отодвинул каминную решётку. Металл ударился о металл – бзи-инь! – и снова наступила тишина.

– Никого нет, – громко сказал Дон, вылезая из-за шкафа. – Эге-гей!

Бекки зажала ему рот ладонью:

– Но ты же слышал!

В камине что-то завозилось, решётка загремела, и из ниши высунулась голая рука с чёрными растопыренными пальцами. Пальцы шевелились.

А потом раздался вопль:

– А-А-А-А-А-А-А!

Только оказавшись за дверью, Бекки сообразила, что вопила она.

А вот верящий в заклятия Дон повёл себя более достойно. Увидев страшную руку, он тоже побежал – только не к двери, а к камину.

– Апчхи! – пыхнуло из камина, и в отверстии показалась голова с угольным лицом.

– Чего орёте? – спросила голова. – Поесть у вас нет?

Коротыш выполз из камина и ещё раз аппетитно чихнул.

Дон захохотал:

– А ты здорово на чёрта похож! Только рогов не хватает.

– А как вы сюда… – Коротыш достал из кармана сухарь и сунул его в рот. – Это последний.

– На полуфинал не явился, дома тебя нет!.. – набросилась на него Бекки. – Я дума… думал… а ты…

Она споткнулась на «л», но приятели ничего не заметили.

– Ладно, пошли, – сказал Дон. – Дверь за шкафами не заперта, а дальше через матклуб. Эх, жаль, что ты проворонил полуфинал! Я, как дурак, завалил, а вот Арон прошёл. Работа была ерундовая. Ты бы мог…