друзьями — я все пойму и буду тебе лучшим другом, обещаю. Ну, а если ты в таком же восторге, как и я от того, что между нами происходит то…

— Леш?

— Слушай, я понимаю, что тороплю события, — не слышит меня Соколов и продолжает впопыхах, — но это для тебя они слишком стремительные, я же ждал этого всю свою жизнь! Утро, которое мы провели вместе за завтраком и ночь разговоров стали для меня лучшими за последние годы, и я просто уверен, что мы с тобой будем самыми крутыми соседями, совместному быту которых можно только позавидовать!

— Ты хочешь, чтобы мы жили… вместе?

— А ты?

— Ох…

Ну, все! Я теряю не только способность говорить, но и думать. Стою и слушаю многообещающую речь парня, в которого начинаю влюбляться еще больше. Особенно за то, что его речь звучит так, словно ее много раз репетировали. Леша, в отличии от меня, подготовился к этому разговору. А я как дура со своей открыткой!

— Не отвечай прямо сейчас, обещай подумать.

Умоляющий взгляд Леши выводит меня из гипноза. Я лихорадочно соображаю, как сказать об уговоре с Аксеновым — единственном препятствии, мешающим ответить «да».

— Я не хочу тебя терять, Ермакова! Мне плевать кем ты меня считаешь. Я знаю, кем яхочу стать для тебя!

Не знаю, как прекратить эту пылкую тираду, высвобождаю руки из хватки Соколова и, встав на цыпочки, беру его лицо в ладони. Он пугается и замолкает.

— Леш, остановись, — шепчу я, сгорая от желания зацеловать его всего. Закусываю губу, чтобы сдержаться и не сбиться с мысли. Сначала надо поговорить.

— Прости, я чот разнервничался… — он хватает меня за запястья.

— Я тоже.

Мы усмехаемся и смотрим друг на друга так как никогда еще не смотрели: с верой, что у нас все может получиться! Но…

— Сначала мне нужно кое-что закончить, — получается сказать это на выдохе, отчего звучит излишне трагично.

Выражение Лешиного лица мгновенно меняется. Он широко распахивает глаза и замирает. Я спешу объяснить:

— Эти обзоры… я взялась за них не просто так… — Боже, я говорю, а шок Соколова меняется на чистейший ужас. — Это классная возможность, потому что Виктор Максимович…

— Твою мать, Ермакова… — сухо шелестит он, его руки опускаются вниз, словно обмякают. — Ты серьезно? Портишь такой классный момент, снова заговорив о НЕМ?!

Он делает шаг от меня, убирая мои руки от своего лица. Леша обводит меня таким оскорбленным и разочарованным взглядом, от которого мне становится не по себе. Делаю шаг к нему и протягиваю руки снова, но он не позволяет прикоснуться к себе.

— Стой, дай договорить! — злюсь я и топаю ногой. Вот же упрямый! — Я тебя выслушала, а ты меня не хочешь?

В ответ он лишь мотает головой и медленно пятится назад, пока не упирается в дверь. Неспешно отпирает ее и уходит с балкона, бросая на меня взгляд, от которого мне хочется провалиться сквозь землю и одновременно побежать за ним, схватить и надавать пощечин.

— Но я же хочу помочь! Тебе и твоему комиксу! — кричу вслед, хотя знаю, что за запертой дверью меня уже никто не слышит. — Что за гадство?!

Снова топаю ногой и до боли в ладонях сжимаю кулаки. «Чудесно» поговорили!

***

Еще долго я торчу на балконе в одиночестве, чтобы собраться с мыслями и хоть немного успокоиться. От хлопка балконной двери сердце подскакивает к горлу. Оборачиваюсь и с огорчением встречаю на соседнем балконе ту самую соседку-мамашку.

— Добрый вечер, — тихо говорю я, испытывая неловкость за чужую вечеринку, в чужой квартире, перед чужой соседкой.

— А вот это вряд ли, — ворчит женщина, звонко помешивая ложкой в огромном стакане из которого торчит пакетик чая. — Надолго это у вас?

Пожимаю плечами и почему-то улыбаюсь, заметив, как ее правый глаз нервно дергается, при слове «это».

— Потерпите, пожалуйста. С завтрашнего дня эта квартира будет пустовать лет пять, минимум.

— Да вы что?!

Женщина хватается за сердце и, спешит домой, при этом громким шепотом зовет своего мужа.

— Гена? Ге-енааа! Я тебе такое скажу-у-у…

Она исчезает так же внезапно, как и появляется. Но я рада, что сегодня хоть для кого-то оказываюсь гонцом с хорошей вестью.

Я снова остаюсь одна на балконе. Кажется, о моем существовании забывают все, кроме Милаша. Пес скребется лапой по стеклу, просится ко мне. Я впускаю его и, присаживаясь, обнимаю за шею. Он пахнет мокрой шерстью и пивом. Кто-то облил беднягу, надеюсь, что случайно.

— Как ты живешь с таким вспыльчивым хозяином, а? — чешу собаку за ухом и нахожу взглядом Соколова.

Он стоит у барной стойки и старательно пытается поддерживать разговор с Хасановым и Прихлопом. Наблюдаю за ним и понимаю насколько же глупо выглядит наша ссора. Даже не ссора, а идиотская недомолвка, которую я дико хочу исправить.

Компания Милаша немного успокаивает, я решаюсь вернуться в квартиру. Соколов видит меня и нарочно отворачивается, когда наши взгляды пересекаются.

— Что за детский сад! — бормочу я и неожиданно обращаю внимание, что на Леше свободные, спортивные штаны. А те, в задний карман которых я засунула открытку, замечаю на крючке в прихожей.

Уверенной походкой, я иду туда, намереваясь вытащить послание, подойти к Леше и вручить его лично, вместе с тирадой ругательств, которые сочинила и тщательно отрепетировала. Меня останавливает девушка с широкой, белозубой, как санфаянс, улыбкой. Хорошо, что я совершенно ничего не слышу, сквозь громкую музыку и собственный бешеный ритм сердца.

— … не знала, что у него есть девушка, — выхватываю часть из сказанного незнакомкой.

— У кого? — мой взгляд и все внимание устремлено только на джинсы у входа, больше ни о чем думать не могу.

— У Сокола! — смеется симпатичная блондинка, трогает мое плечо. — Ты же его девушка?

— Скоро выясним! — решительно говорю я и, бросив ей извинения, спешу к прихожей.

Глава 27. Главный вопрос

10 лет назад

Опять опаздываю в школу. Уже три месяца, как мы переехали в Николаевку, а мама до сих пор не может рассчитать во сколько нужно выехать из дома, чтобы успеть к первому уроку. Не люблю привлекать внимание класса. Я и так стараюсь лишний раз этого не делать, ненавижу, когда на меня смотрят. А если сегодня на замене исторички Валерий Эдуардович, то он еще и едкий комментарий отпустит, от которого я буду оправляться пол-урока. Только бы не заставил надевать дурацкую корону из «Бургер Кинга». Он любит награждать ею особо отличившихся и считает это забавным.

Стучу в дверь, захожу в класс, бормоча извинения.