— Командир, пытошная готова! — дурачась, доложил Колян, вытянувшись перед Григорьевым по стойке «смирно».

Григорьев отложил молоток и гвозди и посмотрел на Настю:

— Не раздумала еще учиться стрелять?

— Нет! — обрадовалась та. — Мы в тир поедем?

— Теперь в тир нам никак нельзя, — усмехнулся Григорьев. — Нашим тиром будет лес.

Затем он внимательно посмотрел на своего рыжего помощника.

— Кончай клоунаду! Бери пару стволов и патронов побольше, пойдем разомнемся.

— Брать фирменные «пушки»? — поинтересовался Колян. В его глазах горел азарт — стрелять рыжий Колян любил даже больше, чем есть мороженое, которое было его слабостью.

— Нет. Возьми «макарычи», но с глушителями. Мы же в Подмосковье! — дружески хлопнул его по плечу Олег.

В лесу Григорьев, взяв у Коляна один пистолет, инструктировал Настю:

— Это девятимиллиметровый пистолет Макарова. Он является личным оружием для нападения и защиты. Предназначен для поражения противника на коротких дистанциях…

Настя оказалась хорошей ученицей, все схватывала на лету. На белом листе-мишени очень скоро появились дырки от попаданий…

Закончился день. Олег отправил Коляна в город. Тот должен был узнать, на месте ли Михаил. После возвращения Григорьева из Чечни Михаил ни разу не пригласил его к себе домой и даже не назвал адреса своего проживания. Сейчас бы этот адрес Григорьеву совсем не помешал. Он очень жалел, что не поинтересовался этим раньше.

Олег с Настей легли спать, не дождавшись возвращения Коляна. Только Григорьеву не спалось. Минута за минутой он перебирал в памяти прошедшее занятие по стрельбе, восхищаясь способностями своей девушки, так быстро осваивающей боевое оружие. Настя продолжала его удивлять.

Он лежал, боясь пошевелиться. От ее волос исходил тонкий аромат лесных трав, и Олег, вдыхая этот запах, вдруг вспомнил свое детство, лето на берегу реки, дружную ватагу мальчишек и свои мечты о взрослой жизни. И вот на его плече мирно спит та, о которой он мечтал, которую так долго искал. Значит, он нашел свое счастье? Нашел! Размеренное дыхание Насти действовало расслабляюще, и Олег не заметил, как задремал.

Его разбудил поцелуй. Нежный и долгий. Он открыл глаза. Настя смотрела на него своими красивыми глазами.

— Знаешь, милый, — улыбнувшись краями губ, ласково прошептала она, — когда я сейчас проснулась, то близко-близко увидела твое лицо. У тебя красивое, мужественное лицо. Правда. Мне приятно на тебя смотреть. И я вдруг очень ясно поняла, что ты — мой единственный настоящий мужчина. И я поняла, что наслаждаюсь сознанием уверенности и своей защищенности рядом с тобой. И, знаешь, мне стало очень хорошо и спокойно. Так еще никогда в жизни не было. Я захотела поцеловать тебя. Прости.

— Не прощу! Целуй еще! — потребовал Олег…

— Вставать не хочется! — сладко потянулась обнаженная Настя.

— Придется, — в тон ей ответил Григорьев, откровенно любуясь девушкой. — Сейчас Колян объявится. Наверное, уже и завтрак приготовил.

— Неудобно как-то! Балует он меня. — Настя поднялась с постели и направилась в ванную. — Я тут нежусь, а он там готовит. Я слышала, он вчера среди ночи приехал.

— Он солдат, — бросил ей вслед Григорьев. — И ты же не одна нежишься — это смягчающее обстоятельство.

— Сегодня еще постреляем? — голова Насти показалась из двери ванной комнаты.

— Только до обеда. — Григорьев тоже поднялся. — Вечером у нас с Коляном одно дело намечается.

Кроме умения посылать пулю в цель, сегодня Григорьев решил преподать своей ученице урок выживания в сложной ситуации.

— Если грозит опасность нападения, — говорил он стоящей перед ним девушке в спортивном костюме, — лучше носить пистолет без глушителя в наплечной кобуре или во внутреннем кармане пиджака…

Потом еще отрабатывали приемы защиты при нападении одного, двух противников… Настя и здесь проявляла незаурядные способности…

Перед захватом пленного Григорьев и Колян распределились по обеим сторонам дороги. Как только «Мерседес» Михаила подъехал на стоянку кафе, Григорьев, не скрываясь, подошел со стороны водителя и в открывшуюся дверь прыснул из баллончика с парализующим газом. Удивленный Михаил, увидев Олега и не успев ничего сообразить, получил порцию газа в лицо и тут же отключился, распластавшись на сиденье. Григорьев захлопнул дверь и обошел «Мерседес» с другой стороны. На все потребовалось секунд десять — прохожие не обращали внимания на припаркованный у тротуара черный джип с тонированными стеклами и «крутыми» номерами, проезжающие мимо стоянки водители спокойно пропустили переходившего дорогу Коляна. Выждав пару минут, Григорьев открыл заднюю дверь, забрался в салон и с помощью товарища перетащил грузное тело чеченца на заднее сиденье. Затем они с Коляном застегнули на запястьях вывернутых за спину рук бесчувственного Михаила наручники.

Сев за руль, Колян осторожно вывел «Мерседес» на среднюю полосу и поехал в потоке машин к выезду из города.

На тихой окраине города возле парка они перетащили начавшего приходить в себя Михаила из джипа в белый «Форд» и на этой не новой иномарке с не бросающимися в глаза номерными знаками направились на турбазу.

Вел машину Колян. Григорьев сидел сзади рядом с лежащим головой на сиденье Михаилом. Тот уже оклемался и косил на бывшего товарища нехорошим взглядом.

— Ну, и чего ты хочешь? — прокашлявшись, зло выдавил Михаил.

— Кто убил мою мать? — спросил Григорьев, не сводя взгляда с глаз Михаила.

— А почему я должен знать? — резко бросил чеченец.

— А почему ты даже не удивился этому вопросу? — криво усмехнулся Григорьев. — Вопрос второй: кто убил прокурора Марию Березину?

— Не знаю я ничего! — Михаил побагровел и отвел глаза.

— Пока едем, можешь думать. Все равно все расскажешь. Только сейчас я говорю с тобой как с бывшим товарищем. Потом буду разговаривать как с врагом. А врагов я живыми не оставляю. Понятно объясняю? Вопрос третий: как найти Хозяина? Мне нужен его адрес, план дома. Настоящий. Соврешь ты мне или нет, от этого будет зависеть твоя жизнь. Думай.

Михаил молчал, лишь громко сопел.

Григорьев до самой базы больше вопросов не задавал.

Михаил сидел в «пытошной» на прикрепленном к полу стуле с заведенными за спинку руками в наручниках. Он крутил головой. Вид этой серой комнаты, обитой картонной тарой из-под яиц, с одиноко светящейся лампочкой под потолком, производил тоскливое впечатление.

Григорьев и Колян стояли по бокам в клеенчатых фартуках, как у мясников, и с короткими металлическими прутами в руках. Концы прутов были остро заточены.

— Обещаю оставить тебя живым, если все расскажешь добровольно, — отчетливо произнес Григорьев. — Ты же знаешь, что в боевых условиях никакой пощады не бывает. Ты же сам пытал людей и знаешь, чем это заканчивается: в голову пленного прилетает пуля или в сердце входит холодное лезвие ножа, после чего остывающий труп закапывается в лесу, где его никто никогда не найдет. Если будешь молчать, то и могилы у тебя не будет, Миша. Даже то, что Жанна твоя сестра, тебе мало чем поможет. Рассказать-то ты нам все расскажешь, только покалеченный заложник никакой ценности не представляет, а своим возможным побегом ты можешь сорвать нам акцию. В таких случаях заложников не щадят. А ситуации, как в кино, когда пленный гордо молчит, в реальной жизни я что-то не припоминаю. А ты, Миша? У тебя были те, кто молчал? — Григорьев поднес к промежности жертвы острие прута и заглянул чеченцу в лицо. — Ты же знаешь, что при необходимости мы применим методы, сокрушающие волю и психику довольно быстро. Миша, поверь, я обучен таким методам. И применю их сегодня, если потребуется. Правда, дорогих психотропных препаратов у меня нет, поэтому тебе будет больно. Очень больно. Да и нам проще и быстрее воспользоваться примитивным физическим насилием. Интересно, сколько ты вытерпишь? А потом сам будешь умолять тебя пристрелить. И кому ты нужен будешь, безглазый, безногий и безрукий калека, ходящий под себя? Именно таким я верну тебя сестре.