характер моего допроса (даже ради собственного достоинства самой комиссии) не должен был позволять ее отдельным членам обнаруживать в своих вопросах следы влияния общественного мнения, которое было прокорниловским.

Я дал еще два указания следственной комиссии. В моей телеграмме от 2 сентября за № 8887, адресованной председателю комиссии, в которой я писал о недопустимости «влияний», я инструктировал его проводить следствие «в самой энергичной манере и закончить его в кратчайший срок». Третье и последнее указание было дано мною председателю комиссии устно: насчет того, чтобы следственная комиссия, имея дело с военными элементами, ограничила свою работу расследованием, насколько это возможно, виновности главных участников. Эти последние две инструкции я дал потому, что считал необходимым парализовать в кратчайший срок влияние на армию того, что, вероятно, было самым ужасным последствием корниловщины. Я имею в виду возрождение внутри армии взаимного недоверия солдат и младших офицерских чинов, всего офицерского корпуса.]

Параграф 28

Председатель. Возвращаясь к газетным абзацам: у нас нет показаний Алексеева, хотя газеты упоминали приказ, отданный полковнику Короткову взять Могилев. Кто отдал такой приказ?

Керенский. Да, это было так: мой план, который благополучно был завершен, состоял в урегулировании эпизода с Корниловым как можно быстрее, мирным путем и без эксцессов. Мы вызвали генерала Алексеева, который предпринял эту в высшей степени трудную миссию. Но точно в это же время мы были осаждены рядом…

Председатель. Приказов?

Керенский. Не только приказов, но и информацией, которая позднее оказалась отчасти выдуманной, например, что Могилев окружен крепостями; артиллерия и пушки размещены в позиции на склонах Губернаторского холма и в саду губернатора. Более того, никому не подчиняющиеся подразделения войск якобы повсюду начали бунтовать и потянулись к Могилеву, чтобы подавить Корнилова. В конце концов Московский военный округ…

Председатель. Кстати о движении этого эшелона.

Керенский. Командующий Московским военным округом, даже после того как генерал Алексеев уехал в Ставку, в высшей степени категорически настаивал на том, чтобы ему позволили немедленно двинуть смешанное подразделение пехоты, артиллерии и кавалерии в сторону Могилева. Когда же подразделение Короткова по собственной инициативе появилось в Орше, я отправил полковнику Короткову телеграмму о том, чтобы он подготовился и организовал наступление, но при этом чтобы действовал только в согласии с Алексеевым. Таким образом, всему была придана определенная форма.

Председатель. Значит, все это движение отдельных соединений и особенно то, что было организовано Московским военным округом, должным образом подчинялось Временному правительству?

Керенский. В некоторых аспектах нам приходилось действовать осторожно. Лично я не особенно верил во всю эту информацию, но в любом случае необходимо было принимать в расчет всяческие слухи. Предположим, мы не предприняли бы никаких мер, а после эти слухи обернулись бы правдой, — тогда я наверняка оказался бы «предателем и контрреволюционером». Единственное, что оказалось правдой, — было положение осады, объявленное в Могилеве, и что там наблюдалось довольно серьезное проявление террора. Корнилов открыто заявил, что каждый, кто пойдет против него, будет застрелен. Строго говоря, это заявление спасло всех участников восстания, поскольку каждый из них теперь мог утверждать, что он действовал в условиях террора, созданного в Могилеве Корниловым.

[Мирное разрешение восстания Корнилова в Ставке — одно из воспоминаний, которое дает мне огромное моральное удовлетворение. В самом начале революции теперь становилось необходимым любой ценой защищать жизнь отдельных людей от дикости линчевания, и я делал это. После некоторых колебаний я настоял на принятии генералом Алексеевым поста начальника штаба Верховного командования. Несмотря на все раздражение по поводу Алексеева в широких демократических кругах, невзирая на его упорный личный отказ, в течение сорока восьми часов, пока не проявилось реальное соотношение сил, я продолжал настаивать на том, чтобы он принял эту должность. Мне было понятно, что только Алексеев, благодаря своим связям в Ставке и своему безграничному влиянию среди высших военных кругов, сможет успешно выполнить задачу по безболезненной передаче командования в новые руки из рук Корнилова. Если я точно помню, Алексеев был вызван рано утром 27 августа. В ту ночь он был уже в Петрограде, и до утра 30 августа он не давал решительного ответа на сделанное ему предложение — принять должность начальника штаба. Между тем время шло; вопрос о Верховном командовании так и оставался неясным в Ставке; в самом сердце армии все еще оставался Корнилов, продолжавший издавать технические приказы. Все это приводило к огромной нервозности среди масс, которые еще не оправились от чувства паники, охватившей их. На этой почве настроение начать «самим по себе», чтобы «покончить» с Корниловым, быстро росло с каждым часом, поскольку власти также не могли «убрать его» из Ставки или находились с ним в «сговоре»! Положение становилось поистине серьезным, поскольку, не говоря уже о соображениях гуманности и чести, было невозможно позволить малейшее вмешательство и еще меньше — расшатывание работы Ставки. Промедление, с одной стороны, и нервное упорство, с другой, становились совершенно невыносимыми! Тогда мне пришлось прибегнуть к приказам в форме ультиматума по отношению к медлившим и в то же время сдерживать нервных добровольцев, которые готовы были броситься, чтобы «продавить» Корнилова. Процитирую хьюгсограмму, отправленную 1 сентября начальником моего военного кабинета Барановским в Ставку, которая точно описывает состояние дел в то время:

«А. Ф. Керенский установил для генерала Алексеева срок два часа, которые истекают в 7:10 вечера, но ответа до сих пор нет. Главнокомандующий (то есть Керенский) приказывает, чтобы генерал Корнилов и его сообщники были бы немедленно арестованы, поскольку любое дальнейшее промедление будет угрожать бесчисленными бедствиями. Демократия взволнована сверх меры и постоянно угрожает взорваться; последствия этого предвидеть нетрудно. Такой взрыв в форме движения со стороны Советов и большеви-ков ожидается не только в Петрограде, но также в Москве и в других городах; в Омске командующий войсками был арестован, и власть его передана Советам. Обстоятельства таковы, что дольше медлить невозможно; альтернатива либо в опоздании и крушении всей работы по спасению страны, либо в немедленных и решительных действиях и аресте людей, на которых вам указано. Тогда борьба еще будет возможна. Другой альтернативы нет; А. Ф. Керенский ожидает, что мудрость государственного человека подскажет решение генералу Алексееву и что он немедленно к нему придет: арестовать Корнилова и его сообщников. Я жду у аппарата вполне определенного и единственно возможного ответа о том, что люди, участвовавшие в мятеже, арестованы. Вы должны понимать накал политических движений, которые возникли из-за обвинения правительства в бездействии и попустительстве. Говорить больше невозможно. Необходимо принять решение и действовать»

Немного позднее пришел ответ от самого генерала Алексеева: «Около 10 часов вечера генерал Корнилов