И Алина сегодня вдруг вышла к завтраку с новой стрижкой, необыкновенно преобразившей ее и без того привлекательное лицо. Хаустов застыл, глядя на нее недоуменно. Надо же, думал, какая в доме симпатичная женщина рядом с ним обретается, а он никогда даже и в мыслях не посмел допустить…

А может, все дело было в том, что Тая сегодня брюзжала с утроенным азартом, подавая ему завтрак. Так разошлась, что разбила на яйцах скорлупу, и Хаустову приходилось теперь очень медленно и осторожно снимать крохотные осколки с не проваренного до упругой плотности белка.

Ну и ладно, все занятие. Все повод не смотреть в заплывшие спросонья глаза и не отвечать напрямую, почему он снова не пришел к ней минувшей ночью. Она ведь именно с этим вопросом пристала, ввалившись в душевую к нему, едва он туда забрался. Начала приставать, мылить спину, мурлыкать что-то утробно. А он возьми, и прогони ее. Не грубо, нет. Вежливо так попросил убраться к чертовой матери и не мешать ему.

Ох, как она рассвирепела. Как взбесилась. И Сергей ее, конечно, понимал. Просто поделать с собой ничего не мог, хотя порой и старался.

– Долго будешь колупаться! – взвизгнула она, стоя за его спиной с раскаленной сковородкой. – Отодвинь локти, я тебе кабачков жареных положу.

– Не надо, – отозвался Сергей спокойно.

А внутри тут же все заныло, застонало в знак протеста.

Ну не любил он с утра ничего жареного! Ненавидел просто ни кабачков жареных, ни оладьев ее, ни яичницы, плавающей в масляном озере в сковороде. У него потом полдня желудок будет болеть, если он с утра нажрется ее поджарок. Неужели не знает? Неужели забыла?

Знает, и не забыла, понял тут же Хаустов, поймав на себе ее мстительно-торжествующий взгляд. На нервах просто играет, и делает это с удовольствием. Мстит ему за его пренебрежение к ее пышным формам.

– А чего надо?! – не снижая тона, прицепилась тут же Тая.

Хочет скандала, понял Хаустов и быстро глянул на часы.

– Спешишь? – язвительно скривила она рот.

– Спешу.

– А куда?

– На… – Чуть было не сказал, что на работу, вовремя вспомнил, что выходной сегодня. – На встречу одну мне нужно успеть.

– Встреча твоя все утро голыми ляжками вдоль забора сучит! – заорала вдруг Тая не своим голосом. – Думаешь, не знаю я про твои встречи, скотина! Думаешь, не понимаю, почему ты не спишь со мной! Почему из душа гонишь!

– Тая, давай не будем при посторонних.

Хаустов выразительно глянул в опущенную макушку Алины. Той было очень неловко присутствовать при таком скандале. И встать, чтобы уйти, она не могла. Тая не терпела, когда начинались метания за стол – из-за стола.

– Она не дура, Алинка-то! – фыркнула жена, совершенно не стесняясь. – Разве она не видит, не знает, в какой комнате мой муж ночует? Знаешь, Алинка?

Та молча кивнула, покраснев.

– Вот видишь, дорогой! Все знают, что я на хрен тебе не нужна! Все знают, кроме тебя. Ты все что-то еще в своих мозгах для себя не решишь никак! Что решаешь-то, милый? Как свалить из семьи с наименьшими для себя потерями?

– Да, – вдруг честно сказал Хаустов, и поразился, насколько естественно это прозвучало и каким облегчением отозвалось в душе. – Решаю, и все никак не могу решиться.

– Ишь ты! – ахнула Тая, она не ожидала такой откровенности с его стороны. – Ишь ты, выговорил, наконец! А я все жду, жду, когда же, когда… И кто же она, кто?! Маруська-пустышка? Так ее муж тебе кишки скорее выпустит, чем отдаст тебе!

– Не Маруська, – качнул головой Сергей, спокойно наблюдая за беснованием Таи.

И чего было раньше не открыться, думал он. Чего терпел так долго? Что боялся утратить? Дом этот потерять, да гори он…

Или деньги делить не хотелось? Так теперь готов еще и сверху ей приплатить, лишь бы оставила в покое.

Покой… Слово-то какое благодатное. Он уже и забыл, что это такое – покой! Все в каком-то нервном напряжении последние несколько лет живет. Да, вот как Лешку убили, а Зойка пропала, так это напряжение и сковало его по рукам и ногам. Все ждал чего-то еще более страшного и отвратительного, чем убийство женой собственного мужа. Потом труп Зойки нашелся, а легче от этого не стало. Стало еще отвратительнее и страшнее. Все вокруг казались порочными, грязными преступниками, способными…

– Тогда кто она?! – орала благим матом, нависнув над его головой, Тая. – Кто?! Полинка Панова?! Может, ты специально и убийства все эти таким образом спланировал, чтобы подозрение на Антона пало, а тебе с ней остаться?

– Дура! – возмутился Хаустов. – Разве для того, чтобы быть с женщиной, чтобы остаться с ней, нужно убивать столько народа?!

– Кто тебя знает, – пробормотала она устало, в ней как будто что-то надломилось после его слов. Тая упала на стул рядом с ним, потянулась к его руке и попросила со слезами: – Сереж, не бросай меня, а!

Руку он выдернул тут же, но с ответом собирался минут десять, молча наблюдая за тем, как крупные слезы текут по ее вспотевшему лицу, ставшему для него за последние несколько лет таким неприятным и нелюбимым.

Почему?! Почему и когда это случилось?!

Он ведь мечтал прожить с ней до старости и умереть в один день. Он хотел вместе с ней радоваться каждому дню. Каждому их общему успеху, каждому успеху их пацанов. Когда все было растрачено?! Когда и куда они растратили свои чувства? И главное – на что?!

На строительство этого дома, да гори он…

На умножение благосостояния, на счета в банках… Да лучше обанкротиться, лишь бы вернуть…

Но ведь не вернешь уже ничего! Ни восторга прежнего не вернешь, ни томления сладкого в груди, ничего! И жаждой внезапной желание уже никогда к этой женщине его не накроет. Тогда стоит ли?..

– Сережа, не бросай меня. Я ведь всегда любила и буду любить только тебя! Мне никто не нужен, кроме тебя! – плакала Тая. – Я на все готова ради тебя, ради нашей семьи!

– Да нет давно уже семьи, Тая, – тихо возразил Хаустов, выбираясь из-за стола.

Надо было бежать. Срочно бежать, пока ее слезы, ее откровенное горе, изливающееся из поблекших глаз, не потопило всю его решимость. Он сейчас смалодушничает, а что потом?! Все то же самое! Отсрочка ничего не даст. Она ничего не способна изменить или возродить. Отсрочка не стряхнет пепел с его потухших чувств, не займет искрой давно прогоревшее.

– Нет давно семьи. Живем по привычке рядом, – с чуть меньшей решимостью начал говорить Хаустов, потихоньку пробираясь к выходу. – Дележ опять же имущественный сдерживает. Но теперь все! Теперь все поделим, все по-честному поделим…

– Ах, по-честному?! – зашипела она, поймав его за штаны у самого выхода, и сунула кукиш ему под нос. – А вот это видел!

– Что это? – Он с брезгливой гримасой отвел ее руку от своего лица. – Что это значит?