— А может, тебе проще найти себе кого-то попроще, Тим? Ровесницу без папы-тренера?

— Ах вот как ты считаешь. Интересно. Все сказала? — ледяным тоном спрашиваю.

— Все, — так же коротко и грубо отвечает.

— А теперь идем к твоему отцу. Идем и все рассказываем, — дергаю калитку на себя и захожу во двор Левиных самым решительным шагом.

Глава 33. Левина

С ума сошел! Бежит напролом, аж пятки сверкают. Решил «сдаваться» окончательно и бесповоротно. Да, я понимаю все, но вот так резко, не договариваясь…

Шумский, Шумский. Ну еще бы с ноги отрыл дверь в дом своего тренера! Бесстрашным стал каким-то, а еще буквально день назад все было иначе, даже подобных разговоров никто не заводил. Не скажу, что мы просто молча смирились со своим положением, но вроде бы решили пока отпустить ситуацию. Отец, как мне казалось, тоже глаза закрывал на все, догадывался же, что я все равно с Тимом.

А тут…

— Шумский! А ну стой! — догоняю его и торможу прямо перед входной дверью в дом. Ровно за секунду до катастрофы вселенского масштаба. — Ты реально прямо сейчас пойдешь к моему отцу?

— Да. А чего ждать? Пойду сейчас. Если он мне звездюлей пропишет, какая разница, будет это сегодня или завтра? Мне от этого мягче не будет. Так что нет смысла меня сейчас останавливать, пойдем и сделаем это вместе.

Не хочу больше отнекиваться и соглашаюсь на его вариант. Мы вместе заходим в прихожую, разуваемся, снимаем верхнюю одежду, после чего я веду Тимофея на кухню — именно там мои братья-заговорщики должны были отвлекать отца, пока я прошмыгнула мимо.

Папа видит Шумского. Как говорили сто лет назад, это искра, буря, безумие. Искренне и всеми силами пытаюсь вызвать в себе гены деда, чтобы сейчас сыграли они. Мне нужно быть храброй перед таким разговором.

— Тимофей? — папа впадает в ступор от наглости одного блондинистого мальчика.

— Добрый вечер, Даниил Алексеевич. Да, это я. Понимаю, вы, наверное, не очень рады меня видеть...

— В своем доме на ночь глядя точно не рад, — отец произносит просто ледяным тоном.

— Я хочу, чтобы вы меня выслушали, — озвучивает свое желание Тим.

Главное, чтобы тебе не пришлось закатать губу, милый.

— Мила? — папа переводит взгляд на меня.

— Да, папуль?

— Хватит мозги мне пудрить. Это ты его сюда притащила?

— Даже и не планировала, — выдаю честно. Тим, может, сейчас будет обижен, но как бы сам нарывался. Переживет.

— Садитесь, — коротко и четко говорит отец, но мы оба продолжаем стоять. — Отдельное приглашение нужно? Садимся. А вы брысь отсюда, — добавляет по отношению к мелким, которые предыдущую сцену смотрели как в театре.

— А может...

— Не может, — батя грубо прерывает наглую попытку Макса остаться.

Знаю я этих засранцев, под дверью будут стоять и подслушивать. Они же стараются посодействовать нам с Тимофеем в меру своих возможностей, но мешаться под ногами тоже, конечно, любят, куда они без этого.

— Ну паааап, — клянчит Марк, тоже безуспешно.

— Я сказал, вы уходите, а вы садитесь, — и снова обращается ко мне и Тиму.

Вот насколько я уже привыкла к этому командному тону и умею при желании вить веревки из его обладателя, но тут даже мне сложно. Сдаюсь и медузкой растягиваюсь по сидению. Недовольные близняхи шумно и в обиженном настрое покидают кухню, а мы с Тимофеем Романовичем остаемся какими-то добровольными заложниками ситуации, если так вообще бывает.

— Я вас слушаю внимательно, — отец складывает руки в замок на столешнице и явно ждет, когда мы начнем. Ну как мы, Шумский вообще-то. Кто все задумал, тот пусть и отдувается. — Ничего не хочешь сказать мне, Тимофей? Ты же так стремился.

— Хочу. Не буду тянуть резину, вы этого не любите. И я не люблю. А вот вашу дочь люблю и даже очень.

На этом моменте я чуть не падаю с места. Закашливаюсь, прикрыв рот рукой, встаю и тянусь к стаканчику, чтобы налить воды. Аж в горле пересохло после этой фразы Тимофея.

И главное, мне ведь заранее не говорил такого, я морально не была готова услышать «люблю» и не растаять. Хотя, наверное, каждый раз, когда твой близкий человек произносит «люблю», внутри тебя что-то переворачивается. В хорошем смысле, конечно. Не отрывается и падает к пяткам, а просто закручивается в пружину, разжимается и током разносится по всему твоему телу.

«Люблю вашу дочь»

Никогда в жизни не слышала таких слов от парня. Я понимаю, в мои почти семнадцать в этом нет ничего страшного, но все же... Когда слышишь это впервые, очень остро ощущаешь весь спектр эмоций. А главное... Пожалуй, мне хочется ответить Тимофею, но только не при папе. Однозначно нет.

— Да что ты говоришь, — папа старается ответить равнодушно, но актер из него так себе. Видно, что после слов Шумского равнодушным он точно не остался.

— Правду, — поддерживает свою первую мысль Тим.

— Шумский, ну вот скажи мне честно, какая любовь? Ты же помнишь, что моей дочери все еще шестнадцать?

— Помню. Вы слишком часто напоминаете, чтобы я мог забыть. Но как это влияет на ситуацию? Или через год, когда она станет совершеннолетней, что-то значительно изменится? Для меня нет. Наверное, вам, взрослым, сложно вспомнить, какими вы сами были двадцать лет назад.

Может, вот это он зря сейчас ляпнул про «двадцать лет назад». Вангую очередные флешбэки моего бати, связанные с матушкой Шумского, ведь было все это как раз чуть больше двадцати лет назад. Внимательно смотрю на папу, пытаясь разглядеть, будет ли хоть одна эмоция у него на лице видна. Замечаю только, как сглатывает и выдыхает, не позволяя мне