Тайм притормозил, не доехав до джипа метров сто. Машина хорошая, слов нет, но своя шкура дороже этой железяки. Один из парней снова помахал рукой, мол, чего вы встали, давайте сюда. Но Вакс, сидевший за рулем, газанул, резко развернулся и погнал в противоположном направлении. Тогда он не предполагал, что ехал навстречу своей смерти.

Тайм, присев на корточки рядом с Сухановым, склонился над картой. Вот тот пыльный городок, из которого они бежали ночью, вот место, где они сейчас находятся. Вот холмы, дальше степь и снова холмы. А вот приблизительно та точка, где стоял джип. По местным меркам, отсюда рукой подать, всего-то верст тридцать.

– А иностранные машины вам доводилось чинить? – спросил Тайм. – Я-то в этом деле не особенно петрю.

– А у тебя есть иностранная машина? – Суханов растянул в улыбке растрескавшиеся губы, даже хохотнул. – Какой марки? «Ягуар», а, может быть, «Порше»? Или что-то покруче? Ты наверняка любишь навороченные тачки. По тебе это заметно. Наверняка уже собрал большую коллекцию. И ожидается пополнение, да?

Тайм решал, что шутка плоская.

– Вчерашним утром, еще до встречи с вами, вот здесь я видел иностранную тачку, – он ткнул в карту желтым от табака пальцем. – Она стояла в степи. Черный джип, темные стекла. Горел костер. А рядом двое вооруженных парней. Махнули рукой. Но, когда мы увидели автомат… Короче, нечего было ловить. Как говориться, бесплатный номер. И мы уехали. Пока «уазик» не превратили в решето. Но теперь можно попробовать. Только небольшой крюк дать придется. Если тачка на том же месте…

– Подожди, – Суханов поправил тюбетейку и взглянул на Тайма с интересом. – Ты говоришь: видел машину сутки назад. А почему она стояла, а не ехала?

– Спроси что-нибудь полегче, – нахмурился Тайм. – Я не такой умный как ты. И эти парни мне не докладывались, почему застряли. Может, бензофильтр засорился. Или еще проще: бензин кончился. Хрен поймешь.

Тайм хотел еще что-то добавить, но Зубов подсел ближе, положил руку на плечо.

– Чего ты там говорил насчет черной машины? – в эту минуту Зубову показалось, что земля ушла из-под ног, а сердце подскочило кверху и заколотилось у самого горла. – Это был джип? Может быть, «Ленд Ровер»? Давай сначала. А то я не слушал…

К дому на улице Почтовой, где собирались местные наркоманы, Девяткин и старлей Саша Лебедев подъехали в пятом часу вечера, когда прозрачные сумерки еще не напоминали о приближении вечера. С виду все нормально, притон как притон. За штакетником забора и старыми корявыми вишнями виднелся вросший в землю дом с застекленной верандой и пустая собачья будка. Окна темные от копоти, на фонарном столбе болтается кабель, видимо, должникам отрезали свет за неуплату. Калитка сорвана с петель и лежит в канаве, дверь на веранду распахнута настежь, но людей не видно. Мелкий дождик сеялся на асфальт и старые тополя, росшие на обочине. Прямо по курсу, откуда-то из-за деревьев пускала в небо ядовито желтый дым фабричная труба, пешеходов не видно, и машины куда-то подевались.

Девяткин сунул снаряженную обойму в рукоятку пистолета и, передернув затвор. Застегнул перепонку подплечной кобуры и посмотрел на часы. Местный участковый капитан Василий Кабанов обещал подойти на четверть часа раньше московских ментов, но, видно, забыл сюда дорогу или никогда ее не знал.

– Будем дожидаться этого хрена или как?

Лебедев с комплекцией борца тяжеловеса сковано чувствовал себя на переднем сидении «Жигулей». Хотелось выйти и размять ноги. Кажется, одним прицельным ударом он мог остановить бегущего быка, поэтому брать ствол на встречу с несчастными ханыгами или наркоманами, считал унижением своего профессионального достоинства.

– Пошли, чего зря время терять, ответил Девяткин. – Может, этот Кабанов и не придет.

Он вышел из машины первым, прихватив фонарь с длинной тяжелой рукояткой, который в ближнем бою лучше резиновой палки. Прошагав широкой натоптанной тропинкой до крыльца, поднялся на три ступеньки, постучал в дверь ногой и, дожидаясь, когда откроют, осмотрелся. Веранда завалена стопками истлевших газет и деревянной рухлядью, когда-то называвшейся мебелью. Возле двери два пластиковых ящика, наполненные пустыми бутылками из-под ацетона, которым выпаривают из лекарств лишние компоненты, оставляя в сухом остатке чистый кадеин. Значит, производство самодельной дряни, проще говоря, винта, поставлено тут на широкую ногу.

В доме послышались шаги, но дверь не открывали. Девяткин постучал сильнее, но ответа не было.

– Ломаю? – спросил Лебедев.

– Подожди, откроет.

Два года назад хозяин этой берлоги некто Олег Студнев по пьяной лавочке попал под колеса тяжелого грузовика, и дом покойного с земельным наделом в восемь соток отошел единственному племяннику Максиму Студневу, больше известному как Примус. Некоторое время сруб пустовал, но год назад, когда за какие-то темные дела или долги бандиты вытряхнули наследника из московской квартиры, Примус перебрался сюда и встал на якорь. Жил тем, что бодяжил и перепродавал героин и, судя по бутылкам, сам не сидел сложа руки. Местные менты собиралась прихватить Примуса за теплое место, но все руки не доходили.

Скрипнули петли, Девяткин увидел плотного парня лет двадцати семи, бритого наголо. Ожидая объяснений, Примус подтянул обрезанные по колено джинсы и одернул застиранную майку. Он давно наблюдал за «Жигулями» через окно, прикидывая, что за гости пожаловали, бандиты или мены, но подойти к двери решился, когда спрятал под половицей чеки с дурью. Девяткин раскрыл удостоверение.

– Ты что ли Студнев?

– Я самый.

– Вот что, Максим, – Девяткин говорил тихо, чтобы не услышали в доме. – Мы тебя беспокоить не станем. Если будешь умным парнем – никакого шухера. Обещаю. Заберем Эльмурада Азизбекова и отчалим. Надо с ним пошептаться. Он ведь у тебя?

– Торчал тут дня три-четыре, – Примус попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой. Он обреченно подумал, что веры ментам никакой, пришли они не за Эльмурадом, а за ним, отсюда Примуса увезут в наручниках. И пятилетка за колючей проволокой, считай, уже в кармане. – Но вчера как ветром сдуло. Ушел и не оставил даже визитной карточки.

– Ничего не путаешь?

– Как можно.

– Тогда мы осмотрим дом.

Примус хотел что-то сказать, но Девяткин молча толкнул его в грудь, заставляя войти в дом, Лебедев захлопнул дверь. В тесной кухне на плите три сгоревшие кастрюли, пахнет химией. Подталкивая хозяина в спину, прошли в просторную комнату, захламленную настолько, что некуда ногу поставить. Возле двери на стуле сидел мужик в телогрейке на голое тело, при появлении чужаков, он выплюнул и растоптал окурок папиросы. Девяткин посветил фонарем в лицо мужика и пошел дальше. На окнах вместо занавесок какое-то тряпье, тусклый свет едва пробивается. Впереди огромная печка, сложенная из красного кирпича. Слева и справа вдоль стен железные кровати в два яруса, какие стоят в солдатских казармах, двери в смежные комнаты закрыты неплотно, кажется, там еще темнее. Девяткин посветил фонарем, сдернул с человека, лежавшего на нижней койке лоскутное одеяло.