— Настя, но ведь Маша уже здесь. И мне кажется, Антон ее никуда не отпустит. Поэтому принимай это как свершившийся факт. Ладно, пойду к себе. Спи.

Наутро следы недосыпа были у всех, что называется, налицо. Марьвановна старалась побыстрее накормить всех завтраком и сбежать домой. Не терпелось увидеть последствия пожара и убедиться, что в ее квартире существенных проблем нет.

Маша очень стеснялась, переживая, что ее присутствие здесь напрягает Настю и Раю. Хотя последняя, наоборот, была очень любезна и дружелюбна.

За завтраком Маша спросила, обратившись к Антону:

— А где же Анечка? Можно мне ее увидеть?

— Нет-нет! — опередила Настя возможный утвердительный ответ Антона. — Девочка еще спит. Не стоит ее беспокоить. — Вердикт был вынесен и обжалованию не подлежал. Антон только руками развел. Затем шепнул Маше на ушко:

— Не переживай. Вечером мы вернемся домой пораньше. Тогда уж Настя не сможет отказать.

Его шепот и слова, что они вернутся вечером домой, отозвались в сердце Маши теплом, смешанным с горечью.

«В качестве кого я вернусь сюда? Бомж, погорелица, приживалка? Пора становиться самостоятельной. Может быть, моя строптивая память никогда не вернется ко мне. Значит, надо снять квартиру, чтобы не чувствовать себя обузой.»

Антон то и дело поглядывал на Машу, заметив изменение в ее настроении.

«А что если в этот момент она что-то вспоминает? Такая задумчивая вдруг стала. Отвезем Марьвановну, и сразу к Колесникову,» — решил он.

Всю дорогу до дома Марии Ивановны Антон был в ожидании — вдруг Маша первая заговорит о малейших проблесках, вызванных пожаром. Но она по-прежнему была задумчива и печальна.

Осмотр имущества успокоил Марьвановну. Стеклопакеты надежно защищали от проникновения воды. Поэтому единственной проблемой, не позволяющей надолго задерживаться в квартире оставался въевшийся горький запах дыма, от которого першило в горле.

— Я отвезу Вас обратно ко мне. Возьмите все необходимое, — уговаривал Лютаев помощницу по дому. — Маша, наверное, и тебе надо взять кое-какие вещи. А Марьвановна все перестирает, да? А то одеть их будет невозможно.

Антон говорил много, стараясь отвлечь женщин от горестного осознания невозможности проживания здесь в течение нескольких дней.

Марьвановна, растерявшись, никак не могла сообразить, что может ей понадобиться, а без чего можно обойтись. Маша сложила в сумку самое необходимое и, прислонившись к двери, терпеливо дожидалась, когда закончатся сборы.

Антон, улучив минуту, спросил у нее:

— Маша, ты испугалась при пожаре?

— Да. Очень. Наверное, все испугались.

— А потом… ты ничего не вспомнила? — голос Антона выдавал надежду и волнение.

— Нет… — она помолчала, задумавшись, — нет, Антон. Ничего нового.

Визит к Колесникову и психотерапевту оказался таким же безуспешным, как и все предыдущие. Память Маши дремала, упорно не возвращая так долго ожидаемую информацию.

Надо было жить с этим.

После ужина Лютаев зашел в комнату к Маше.

— Машенька, а может не станем обращать внимание на то, что было раньше. Оно осталось в прошлом и теперь не имеет никакого значения. — Антон виновато опустил голову, понимая, что напрасно подверг сегодня Машу очередному испытанию. — Каверин уже пытается выправить тебе настоящие документы.

— Но это может затянуться надолго, — продолжал Лютаев. — Маша, я не могу больше ждать. Останься у меня навсегда. А штамп мы всегда успеем поставить. Это ведь всего лишь условности.

— А как же твои домашние? — Маша спросила неуверенно, но с надеждой услышать поддержку. — Они и так без особой радости воспринимают мое присутствие в твоем доме.

— Но ведь ты со мной. Я люблю тебя. И этим все сказано. Для меня важно одно — твое согласие.

Маша молчала.

— Ты не любишь меня? — голос Антона стал глухим.

— Очень, Антон! Я очень люблю тебя и на все согласна. Только вот Настя…

— Что Настя?

— Я сегодня заглянула в комнату к Анечке, так она буквально выставила меня, закрыв дверь перед моим носом. Сказала, что мне там нечего делать.

— Успокойся. Она так со всеми. Оберегает, словно своего ребенка. Так с самого начала. Хочешь, пойдем вместе.

— Да, Антоша, я давно мечтаю увидеть твою дочку. А то столько разговоров о ней, а я до сих пор даже не видела твою принцессу.

— Тогда пойдем.

— А Настя?

— Да что Настя? Это моя дочь, в конце концов. Придется ей смириться.

Антон взял Машу за руку, и, крепко сжимая ее ладошку, решительно открыл дверь детской.

Настя строго смотрела на гостью, тогда как Рая встретила их очень даже приветливо.

Аннушка, увидев папу радостно улыбнулась и потянулась к нему ручонками. Антон, исполненный гордости, взял малышку на руки:

— А вот и моя прелестная дочурка. Хочешь подержать?

Маша робко прикоснулась к девочке, но та прижалась к Антону, уткнувшись носиком в его грудь.

— Она уже стесняется, — объяснял Антон вполне естественное поведение малышки. Не переживай, она привыкнет к тебе.

Маша расстроилась. А Раиса тоже стала успокаивать ее:

— Она и ко мне не сразу потянулась. А теперь мы с Анечкой понимаем друг друга. И у Вас получится. Я так вообще боялась вначале взять ребенка на руки.

Настя, одарив Машу недружелюбным взглядом, остановила Раин поток красноречия:

— Пойдем вниз. Пусть папочка поиграет с дочкой, а нас Мария Ивановна чайком побалует.

У Маши вырвался вздох облегчения, когда за ними закрылась дверь. Она подошла поближе к Антону и погладила малышку. Что-то трепетное наполнило каждую клеточку ее тела. Захотелось прижать к себе это маленькое чудо, вызвавшее прилив нежности и, как показалось ей, уже испытанное когда-то ранее чувство беспредельной любви.

Антон посадил малышку к себе на колени, и она уже с интересом разглядывала Машу. Потом неожиданно потянулась к ней, вызвав удивление и восторг обоих. Маша взяла девочку на руки и застыла от охвативших ее тревожных и не совсем объяснимых чувств. Ей показалось, что нечто подобное она уже испытывала.

Антон молча наблюдал за ними, переводя взгляд с дочки на Машу и обратно. На какую-то долю секунды он поймал себя на мысли, что они чем-то похожи. Но он отмахнулся от нее, как от наваждения: «Глупости, просто обе светленькие… у обеих голубые глаза…»

А кроха уже завладела Машиной сережкой и пыталась дотянуться до нее ротиком. Маше было щекотно, немного больно, но радостно. Счастье переполняло ее. Она была прекрасна в это мгновение.