Лютаев резко крикнул:

— Поспал?! — Сергей, вздрогнув, поднял на него сонные глаза. — А теперь пошел вон отсюда!

— Здесь моя дочь, и я никуда не пойду, пока не заберу ее и Алину.

— Алина, как ты ее называешь, сама решит, что ей делать. А вот Аннушка — моя дочь! Моя! Понял? Немедленно убирайся из моего дома!

— Но здесь…

— Никаких «но»! Или ты уйдешь сам, или я тебя вышвырну, как паршивую собаку!

— Я уйду. Но вернусь за дочкой.

— Вон отсюда! Нет у тебя дочки и никогда не было. Забудь! — Антон в сердцах распахнул дверь и, не в силах справиться с гневом, схватил Сергея за грудки. Глаза горели ненавистью, еще секунда и гостю бы не поздоровилось.

— Антоша, — услышал он голос Марьвановны, — отпусти его… пожалуйста.

Лютаев ослабил хватку. И только прохрипел:

— Пошел вон, подонок!

На шум вышли Настя и Маша. Сергей, опустив голову и сгорбившись, схватил куртку и бросился к двери.

Лютаев стоял неподвижно, до хруста сжимая кулаки. Потом, не глядя ни на кого, ушел в свою комнату.

— Забыть! Забыть все, как страшный сон. Только я и Аннушка. Больше нам никто не нужен. Слепец! Насколько же я был слеп! — он тяжело опустился в кресло. В мозгу бушевала горящая лава, способная смести все и вся на своем пути.

— Я ненавижу тебя, Алина, Оля, Маша, или как тебя там еще?! Я не подпущу тебя к своей Аннушке! Ты не достойна быть ее матерью. Твое место — за решеткой. И я сделаю все, чтобы ты оказалась там.

Он вскочил с кресла. Его охватило бешенное желание сейчас же, немедленно вышвырнуть жестокую женщину из дома.

В дверь робко постучали. Это была Мария Ивановна.

Антон отошел к окну и стоял к ней спиной, не оборачиваясь. Агрессия, бушевавшая в нем, не утихала.

— Антоша, — тихий голос Марьвановны действовал успокаивающе, — надо уметь прощать. Я думаю, она не одна виновата в случившемся. Выслушай ее. Быть может, она заслуживает прощения. А мне позволь хоть одним глазком посмотреть на Аннушку. Получается, она моя внучка.

Слова пожилой женщины с трудом доходили до взбудораженного сознания Лютаева. Он тупо смотрел в окно, не желая откликаться на ее увещевания.

Затем, медленно развернувшись, подошел к ней:

— Вы думаете, ЭТО можно простить?

— Антон Борисович, если любите, простите. А ведь Вы любите ее, — помолчав, она продолжала: — Аннушке нужна мама, родная мама. Вы сами выросли без родителей и знаете, как это непросто. Простите ее ради дочки. Я умоляю Вас, — по щекам Марии Ивановны текли слезы. — Я не прошу за своего сына. Он — подлец. Ему нет прощения. Но ее простите. Она — мать.

Тяжело дыша, Антон спросил:

— И Вы ее прощаете? После всего, что узнали?

— Да. Она сохранила жизнь Аннушке, ослушавшись Сергея. Но, неопытная, одинокая и беззащитная, она оказалась в ситуации, когда тяжелое решение расстаться с дочкой показалось ей единственно возможным. Наверное, в тот момент, она думала не о себе, а о своей малышке. Выслушайте ее и постарайтесь понять и простить.

Антон подошел поближе к мудрой женщине, которая пришла просить не за сына, а за чужую женщину. Он обнял ее, опустил голову на ее плечо и заплакал. Беззвучно и горько.

В комнату тихо вошли Настя и Раиса. Глаза их опухли от слез и бессонной ночи. Мария Ивановна жестом предупредила, чтобы они не мешали.

Антону надо было понять и принять ситуацию.

— Простите, Марьвановна. Устал я что-то. Вы идите. Мне надо подумать.

Он, не раздеваясь, бросился на постель. И не заметил, как утренний сон окутал его сознание.

Ему снился яркий весенний день, заглядывающий в окна шаловливыми солнечными зайчиками. Вот они нежно прикоснулись к щечке Аннушки. Но скользнув по ней, тут же умчались, стараясь не побеспокоить ее сон.

Пробежались по стенам и ласково пристроились у изголовья белокурой женщины, то и дело касаясь ее век. Она открыла глаза, прищурилась, отыскала взглядом Антона. Улыбка озарила ее лицо, нежное, милое и, как две капли воды, похожее на личико спящей Аннушки.

Антон подошел к ней, обнял и подвел к детской кроватке. Аннушка, почувствовав на себе их пристальные взгляды, проснулась. Она протянула свои ручки к женщине, стоящей рядом с Антоном, а ему подарила свою милую детскую улыбку, с которой всегда радостно встречала его.

Лютаев очнулся от удивительного сна и, открыв глаза, подумал:

— Наверное, это знак свыше…

ЭПИЛОГ

Сложное решение далось Лютаеву нелегко. Но он преодолел себя. Невозможно было, так сильно любя Аннушку и ее несчастную маму, разлучить их. Невозможно было в один миг изгнать из сердца любовь к Маше.

— Как мне ее теперь называть? — озабоченно думал Антон, направляясь к ней в комнату. Остался один, казалось бы, простой вопрос. Именно он спасал от других, более тяжелых мыслей.

В глазах его любимой женщины застыли испуг и мольба.

— АЛИНА? — ему нужно было подтверждение, что открывшаяся правда была именно правдой. И что эта самая правда подтверждается не только словами Сергея, но и ее проснувшейся памятью.

— Да… Алина, — едва слышно произнесла она. — Я — преступница, бросившая свою малютку-дочь. Меня надо судить. Мне нет прощения. Но я люблю ее… и тебя.

— А я люблю вас обеих…

* * *

Прошло немало дней и месяцев, пока закончились судебные разбирательства. Пока Алина доказала свое право быть матерью Аннушки. Пока Лютаев, преодолев себя и многочисленные инстанции, не добился права стать официальным мужем Алины.

Теперь они стали семьей.

Теперь счастье прочно обосновалось в их огромном гостеприимном доме.

Теперь здесь звучал радостный смех Аннушки, делающей первые шаги под трогательным присмотром родной мамы и заботливого отца.

Сегодня семья Лютаевых встречала гостей. Аннушке по ее новым документам исполнился годик. На день рождения были приглашены самые близкие люди — чета Сазоновых, Петра и Насти, и чета Кавериных — Кирилла и Раисы.

У Насти и Петра родилась двойня — мальчик и девочка. Счастливые родители души в них не чаяли. Настя взялась было сама ухаживать за двойняшками. Но они родились на два месяца раньше срока, поэтому это оказалось не так уж просто даже для нее. Пришлось нанять няню.

Раечка получила обещанное кафе, и ее маленький бизнес процветал.

Кирилл набрался смелости и сделал предложение Раисе. Она, не задумываясь, ответила согласием. Слишком долго балагур и весельчак Каверин смущал ее сердечко пылкими взглядами, не решаясь признаться ни ей, ни даже себе в любви к ней.