– А сейчас ты кто?

– Скорее борец за невмешательство. Я не знаю, что есть добро, посему наказывать зло считаю себя не вправе.

– А на Клюшку кто бросался?

– Ну… У меня к нему и его бизнесу антипатия. Не из идейных соображений, а просто личная.

– А «просто» твоими принципами разрешается? – улыбнулась я.

– Разрешается, не разрешается. Я ему ничего плохого не сделал. – Жорик все еще находился под властью собственных мыслей. – Главное, мне так до сих пор и не представился случай реабилитироваться. Вот даже с тем же Санькой. Я хотел поговорить, разобраться, выяснить. Найти в нем положительные черты, помочь уменьшить срок.

– Ну, Санька этот – подонок. Как ни крути, – быстро вставила я.

– Опять же, не нам судить, – Жорик пожал плечами. – Но после разговора с ним желание ему помогать у меня как-то отпало. А тут еще ты со своей страстью видеть во мне жестокого, грубого психа.

Я хотела возразить, но не нашла подходящих слов. Получалось, будто я согласна с такой характеристикой Жорика. Мне стало совсем неловко.

– А зачем же ты принялся Силенской-младшей помогать?

– А-а… Все-таки вернулись к этому разговору. – Жорик улыбнулся. – Главное, вовремя. Я уже говорил тебе. Изначально потому, что уж очень хотелось в Клюшкиной гадостности убедиться. А потом… Потом я встретил тебя, Катерина, и… скажем так, очень заинтересовался.

Я густо покраснела и смутилась.

– Не надо так говорить, – я быстро отвела глаза и принялась убирать со стола. – Ты просто плохо меня знаешь. Идеализируешь. Я на самом деле плохая.

Господи, ну почему я не могу сейчас просто порадоваться, как нормальный человек? Почему у меня все всегда так сложно и запутанно?

– Я знаю, – серьезно ответил Жорик, – и это мне в тебе тоже нравится.

– Перестань! – я почти перешла на крик. – Самое время для подобных признаний! Нам предстоит такое дело…

– Это дело тебе дороже того, что происходит между нами? – Жорик пристально смотрел на меня.

В груди нарастала паника. Ну зачем было доводить меня до такого состояния?

– Послушай, – я старалась не кричать, – к чему эти дурацкие вопросы? Что я могу ответить?

– Правду. Помнишь, ты сама говорила – все, что угодно, можно спокойно обсудить, в две головы можно найти выход из любой ситуации.

– О чем ты?

– Просто вижу, что ты нервничаешь, и хочу помочь. Неужели я настолько неприятен, что ты даже не можешь быть со мной искренней? Я пойму тебя. Просто расскажи, доверься. Почему ты так заводишься каждый раз, когда я пытаюсь отбросить шутки и поговорить по душам?

– Потому что ты делаешь это не вовремя! – таки закричала я.

Вот теперь я начала нервничать всерьез. «Может, все отменить? А что, вот скажу, мол, у меня не хватает на подобные поступки моральных сил! И пусть Виктория с Жориком сами разбираются…» – мысленно ныла я. Увы, от меня уже мало что зависело. Я уже навесила на себя обязательства, и, не выполни я их, самолюбие растерзает меня на кусочки. Я вспомнила про Шурика и поняла, что отступать не буду.

– Тебе, между прочим, уже пора идти на свой наблюдательный пост, – как можно нежнее проговорила я. – Давай выпьем еще по чашке чая перед выходом на улицу и пойдем.

Жорик понял, что никаких разговоров на личные темы он от меня не дождется, и сделался весь покорно собранным.

– Отлично, – он протянул мне чашку. – Ты хорошо помнишь, что нужно делать?

– А ты?

* * *

Надобно признаться, что я терпеть не могу холод. Моя мама всегда говорит, что я просто не умею одеваться по погоде. Неправда, я умею, но погода всегда оказывается хитрее. По каким-то одной ей видимым причинам она раз и навсегда выбрала меня в качестве объекта для насмешек. Стоит в лютый мороз мне надеть шубу и зимнюю шапку, как на улице резко наступает оттепель. Все журчит, тает и плывет. И я тоже плыву в своей уже неимоверно тяжелой от скопившейся влаги шубе, нелепо теребя в руках шапку. Прохожие провожают меня презрительными взглядами, отчего мне делается еще противнее. Если же я надеваю куртку и выхожу без головного убора, моментально наступает похолодание. Эта закономерность уже давно стала аксиомой, и когда-то я предлагала желающим приплачивать мне за регулирование погоды. Хотите покататься на лыжах? Нет проблем, платите наличными, и я надену куртку. Платить никто не стал, и я, понимая, что большинство граждан все-таки предпочитают теплые погоды, носила куртку, дабы досадить «неплательщикам». Естественно, последние зимы выдались на редкость холодными.

В ожидании появления подозрительных личностей я наблюдала за пустырем, скрываясь в тени родительского дома. От холода я пританцовывала на месте и напевала себе под нос песенку про жару. Жорик позвонил на припеве.

– Катерина, прекрати светиться! Твою куртку со всеми этими светоотражающими полосками даже отсюда видно. И отключи звук у мобильника, – приказным тоном изрек Жорик.

– Ясно, – мрачно ответила я уже безмолвствующей трубке и, немного подумав, вывернула куртку наизнанку. Кроме того, я достала темный шейный платок и намотала его на голову. Отчасти, чтобы прикрыть светлые волосы (увы, сказать «светлую голову» было бы нечестно), отчасти, чтобы согреться.

Кроме холода, я терпеть не могла еще и ожидания.

Виктория появилась на освещенной тропинке, ведущей через пустырь к стройке, со стороны магазина. К счастью, с моего поста отлично просматривались оба пути следования к заветной сумке. Вика надела длинное кашемировое пальто с капюшоном и очки. Ну конечно, она ведь думала, что за ней будет наблюдать Шурик, посему никак не могла конспирироваться менее ярко.

– Первый пошел, – сообщила я Жорику в телефон. – В смысле – Виктория приближается.

– Объект сделал все точно, – через несколько минут отчитался Жорик. – Двадцать тысяч лежат в сумке. Ждем посетителя. И выключи наконец звонок на мобилке!

Вряд ли он действительно слышал звонок – слишком велико было расстояние между нами – скорее всего, Жорик просто шутил, не подозревая, что попадает в цель. Я действительно забыла отключить звук, потому что всякий раз, собираясь это сделать, натыкалась глазами на часы и расстраивалась. Раньше мне казалось, что они идут значительно быстрее.

Я перемыслила уже все возможные мысли, перепела в голове все знакомые песни, переболела всеми возможными страхами. Большая стрелка часов нехотя ковыляла к двенадцати. С момента моего последнего разговора с Жориком прошло ровно сорок минут. Я решила проверить состояние опера.

Так-с… Никто не берет трубку! Попробуем еще раз. И еще… Я пританцовывала на месте уже не от холода. Если бы с Жориком все было в порядке, он заметил бы или мой звонок, или поломку телефона и наверняка нашел бы способ как-то со мной связаться. А он молчал. Я набрала полную грудь воздуха и, стараясь как можно быстрее пересечь освещенное пространство, бросилась прямиком к стройке. Ночью передвигаться по ней было довольно страшно.