посмотрю, останется ли королевство, когда я покончу со всеми делами.

— Прежде всего, ты не сможешь ничего сделать со всей этой силой, пока не перестанешь возмущаться.

Я издал задыхающийся звук, который был почти смехом. Мне потребовалась каждая крупица самоконтроля, чтобы держать рот на чертовом замке, потому что ничего хорошего из этого бы не вышло.

Перестанешь возмущаться.

Я любил Мише — очень любил ее, но тот факт, что она могла сказать это с честным лицом, приводил меня в ярость. Конечно, я возмущался. Я был вынужден занять это положение — вынужден отчасти по ее вине.

— А во-вторых, — продолжила она, черты ее лица и голос смягчились, — ты не можешь просто сбежать от нее. Ты нужен ей.

На это я снова насмешливо хмыкнул. На этот раз в голосе было больше боли, чем злости.

— Ей нужен хоть кто-то, Райн, — сказала Мише. — Она… она действительно одна.

Эта часть… эта часть была правдой. Орайе действительно кто-то нужен.

Я вздохнул.

— Я знаю. Но…

Но этой личностью должен быть не я.

Мне показалось глупым говорить об этом. Я не мог заставить себя сделать это, не такими словами, хотя сейчас это казалось ясным как никогда.

— Не бросай ее, — сказала Мише. — Она не Нессанин. Это не закончится так же. Она сильнее этого.

Я бросил на Мише предупреждающий взгляд. Странно, что даже спустя сотни лет одно лишь упоминание имени Нессанин было подобно пальцу на спусковом крючке арбалета, посылающему стрелу сожаления в мою грудь.

— Нет. Орайя не похожа на Нессанин.

— А ты не Некулай.

— Чертовски верно, что нет, — проговорил я, хотя в голосе моем было меньше убежденности, чем хотелось бы. Я не был похож на него. Так почему же я чувствовал, что он следит за каждым моим шагом последние несколько месяцев?

— Впусти ее, Райн, — мягко сказала Мише.

Я потер висок.

— Я даже не понимаю, о чем ты говоришь.

— Чушь. Нет, понимаешь.

Я прикусил язык за своим резким ответом: не слишком ли это лицемерно со стороны девушки, которая закрывается каждый раз, когда кто-то пытается спросить ее о чем-то, черт возьми, реальном?

Но это была детская реакция. Дело было не в Мише.

Может быть, дело даже не в Орайе.

— Все ее бросили, — сказала Мише, ее глаза были печальны. — Все.

— Я не бросаю ее. — Мои слова прозвучали резче, чем я хотел. — Я дал клятву. Я этого не сделаю.

Твоя душа — моя душа. Твоя кровь — моя кровь. Твое сердце — мое сердце.

Я был поражен этим даже в ту ночь, тем, как эти слова слетали у меня с языка. С таким весом.

Было бы намного проще, если бы это была игра, в которой я изо всех сил пытался убедить всех остальных. Но в глубине души я знал, что это правда. Я мог лгать всем остальным, но я не умел лгать себе, даже когда мне этого хотелось.

Я отвернулся, изучая раскинувшиеся за окном дюны, сложив руки на груди. Вид был прекрасен, но через несколько секунд он расплылся до изображения страдающего лица Орайи. Ее лицо в ночь Кеджари. Ее лицо в день нашей свадьбы. Ее лицо, когда она рыдала на вершине башни в Лахоре. Ее лицо сейчас, на грани слез.

Как же я облажался.

С первого момента, когда я увидел Орайю, готовую броситься в стаю одурманенных вампиров, чтобы спасти свою подругу, торгующую кровью, я был очарован ею. Сначала я говорил себе, что это просто любопытство — абсолютно практический интерес к человеческой дочери Винсента.

Это притворство длилось недолго. Нет, я никогда не умел лгать самому себе. Я даже не пытался убедить себя, что единственная причина, по которой я держу Орайю рядом, — это то, что она может мне предложить.

— Я думал, что смогу, — сказал я наконец, не отрывая взгляда от дюн. Мой голос немного застрял в горле. — Думал, что смогу… не знаю.

Спасти ее.

Это были не те слова. Орайю не нужно было спасать. Ей просто нужна была душа рядом с ней на темном пути к ее собственному потенциалу. Кто-то, кто защитит ее, пока она не станет достаточно сильной, чтобы спастись самой.

Я решил:

— Я думал, что смогу помочь ей. Уберечь ее.

— Ты можешь. Ты справишься.

— Я не знаю. — Я повернулся. Мише снова опустилась в кресло, подтянув колени к подбородку, ее глаза были широко раскрыты и восхищены. Никто не слушал так, как Мише.

— Я сделал ей больно, — на вдохе произнес я, — так чертовски сильно, Мише.

Морщинка между бровями Мише смягчилась.

— Так и есть, — мягко сказала она. — И что ты собираешься с этим делать?

Я думал, что знаю ответ на этот вопрос. Я бы отдал ей все, что у нее отняли. Я бы передал ей силу, которую Винсент пытался скрыть от нее всю ее жизнь. Я бы защитил ее. Сберег бы ее. Вооружил ее.

Это казалось единственным правильным решением. И этот мир не заслуживал Орайю, но какой великолепной она могла бы стать.

Я хотел увидеть это. Какой, черт возьми, был смысл во всем этом, если я не мог этого сделать? Исправить эту единственную ошибку?

Но теперь в темные уголки этих мыслей закралось сомнение.

Может быть, это не я должен делать все эти вещи?

Я отвернулся к окну.

— Я вернусь в Сивринаж сам. — сказал я. — Орайя пока не должна путешествовать так быстро. Позже я попрошу кого-нибудь из людей Кетуры сопроводить вас двоих обратно.

Мише вскочила на ноги.

— Что? Ты не вернешься туда один, Райн.

— Поработай над ее магией вместе с ней. У тебя это получается лучше, чем у меня. А когда придет Кетура, она научит ее, как заставить крылья исчезнуть.

— Райн…

— У меня нет времени ждать, Мише, — огрызнулся я. Затем я выдохнул и сказал более мягко: — Сделай это для меня, хорошо? Присмотри за ней. Как ты и сказала. Ей нужен хоть кто-то.

Лицо Мише смягчилось, хотя я все еще мог видеть в нем конфликт — она разрывалась между тем, чтобы отпустить эту ситуацию, и тем, чтобы настаивать.

— Хорошо, — сказала она наконец, хотя в ее голосе не было убежденности.

Я УШЕЛ, как только наступила следующая ночь. Я попрощался с Мише, которая громко и категорически не соглашалась с моим решением уехать раньше. Я быстро прекратил спор.

Когда я подошел к двери Орайи, никто не ответил на мой стук.

Она, конечно, была там. Ей больше