Старая я уже, умру и останется наша деревня без знахарки. Но ума и расторопности в моем деле не хватает. Тут чувствовать надо, без этого никак. У внучки моей старшей дар был, да не захотела она учиться. Замуж побыстрее выскочила дура, чтоб я ее не трогала. О себе одной печется, а за весь род никто думать не хочет!

— Ты при мне особо не возмущайся, Хнома. Мой муж тоже вот все про благо рода говорил, а сгинул невесть где и меня с детьми одну оставил.

— В том, что Свагор пошел искать долину Урига, моей вины нет. Я его отговаривала. Не по заветам предков это, прошлое искать. Но упрямый он у тебя. Сильный и упрямый. Вбил себе в голову и все тут. А виноваты в том, что он искать пошел скорее ты с дочкой, чем я.

— Да как же это я виновата то? Я что ли мужа сама из дому гнала? Да я до сих пор по ночам просыпаюсь от шороха. Все кажется, что он вернулся. А Кена отца сильнее матери всегда любила. А ты…!

— Знаю что говорю! Любил он тебя крепко и когда ты первого то рожала, извелся хуже некуда. Думаю, когда бы ты не разродилась и умерла, он бы следом за тобой руки на себя наложил. А потом Кена подрастать стала. А он на нее смотрел у думал, как она замуж выйдет и первенца понесет. Ты знаешь наши легенды. Знаешь что не зря на первые роды всегда знахарку зовут. И что, все равно, не всегда это помогает. Вот он и втемяшил себе, что если найдет долину Урига, то узнает, как с проклятьем справится. Да только зря!

— Но он не говорил такого, — по щекам Ханы потекли слезы и она даже не пыталась их вытереть, — он все твердил о том, что кренеры должны вернуть утраченную силу, что народ без своего истока засохнет как дерево без корней. Я не понимала, что и зачем он хочет найти. А он это ради Кены…!

— Не только ради Кены. Ради всех своих дочерей и ради всего рода. Не только твоей младшей рожать предстоит, хотя в ней кренерская кровь сильнее всего видна, потому ей труднее многих будет. Да только зря он пошел.

— Почему зря? Если ради всего рода? Или тоже скажешь, что он за сказкой погнался?

— Не скажу, потому что наши легенды не сказки. Только не даром предки завещали прошлого не искать. Не найдет он там того, что роду поможет. А если и найдет что доброе, то оно с таким злом перемешано, что лучше никогда его не касаться.

Последние слова Хнома вытолкнула из себя тяжело, как камень. Старый и тяжелый, замшелый булыжник, который тяжело нести, а уронить страшно.

Хана же в ответ притихла. Глядя сейчас на знахарку, можно было понять почему ее частенько называют выжившей из ума. Взгляд к нее был хмурый и как бы погруженный в себя. Не понятно к кому она обращалась своими последними тяжелыми словами.

— А ты чего уши греешь? — Хнома увидела Хельгу, тихо стоящую в дверном проеме.

— Ничего, я не грею! Я клюкву принесла, — ответила та и поставила туесок с вяленой ягодой на стол, после чего под тяжелым взглядом знахарки быстро вышмыгнула из комнаты.

— Ну вот, запарь Кене клюквы. Как проснется пусть сразу выпьет сколько сможет, — Хнома взяла горшок с травяным отваром и аккуратно слила содержимое в большую чашку, взяла отвар и пошла с ним к Кене.

Девушка уже задремала. Знахарка потормошила ее, заставила приподняться и выпить всю чашку до конца.

— Ну вот, спи, моя хорошая и не вспоминай того, что было.

Старуха положила руку на голову и просидела так несколько минут, как — будто к чему-то прислушиваясь. После этого встала и, ни с кем не прощаясь, ушла.

По дороге домой она кривила губы, словно выпила что-то горькое и неразборчиво бормотала что-то себе под нос. Дойдя домой, она свернула в сарай, где сушились травы и пошла вдоль висящих пучков, отрывая понемногу там и сям.

— Если доброе лекарство от лихорадки смешать с добрым лекарством от гнойных ран да добавить доброе лекарство от боли в животе, то получиться что? Хе-хе! Получиться очень злой яд! Хе-хе! — знахарка посмеялась собственной шутке, а потом всхлипнула, — Ну почему сейчас? За что? Он же хороший мальчик, и Кене он нравится…

На лице ее отражалась нешуточная борьба чувств. Если бы ее сейчас увидел кто-то из деревенских, то точно бы сказал, что у старой Хномы таки крыша поехала.

Знахарка прислонилась спиной к деревянному столбу в центре сарая и несколько минут постаралась ни о чем не думать. Так хотелось спрятаться в этой темноте среди знакомых запахов и тихих звуков сверчка! Почему это случилось? Она уже старая, еще несколько лет и и она спокойно бы умерла. Ей не пришлось бы так мучиться из-за того, что она обязана сделать. Вдруг шевельнулась предательская мысль. А что если самой выпить то, что она собирается приготовить? Выпить и уснуть. Но нет! Она не может, это было бы легко, но так нельзя. Она должна сделать то, чему ее учили.

Давай, делай, Хнома, — сквозь зубы прохрипела она сама себе и пошла. Взяла котелок, набрала воды и отнесла к очагу. Подбросила на чуть тлеющие угли немного соломы и щепок, поставила греться воду. Взяла каменную ступку и тщательно растерла все выбранные травки в порошок. Потом достала в полки горшок с медом, набрала ложку и добавила в зелье.

— Пусть хотя-бы будет сладким, — с горькой усмешкой проговорила она, помешивая содержимое горшка.

По морщинистой щеке скатилась одинокая слезинка. Как же тяжело одной. Если бы у нее была ученица, то было бы легче. Не с кем поделиться. Никому больше нельзя рассказывать, только другой знахарке. Больше никто не знает и не поймет. Решено, когда дело будет сделано, она пойдет к Брундине, с которой вместе училась ведовству у Умы. Да они были не ладах, но с ней она сможет поговорить.

Через пол часа сладкое снадобье было готово. Хнома перелита его в в небольшой глиняный горшочек, но в дом к Хвану не пошла.