бесследно ухнуло все, что когда-то было таким важным в чьей-то жизни. Счастьем было, может. Дрожь пробежала у нее по телу.

– У тебя сильное воображение, – внимательно глядя на Алесю, сказал Женя.

Она смутилась от того, что он заметил ее реакцию. Хотя в его проницательности не было ведь для нее ничего нового, он и в день их знакомства сразу догадался, что она испугана до панической атаки.

– Не знаю, – ответила Алеся.

И, уже ответив, поняла, что ее воображение стало сильным лишь вместе с его словами. И не только оно – все, чего она в себе не замечала, но что, наверное, подспудно жило в ней, взбудоражилось от его слов, всколыхнулось.

– Мам! – крикнул Сережка. – Я уже целое ведро натягал! Может, пойдем, ухи наварим?

Она встала и пошла к сыну, отряхивая летнее ситцевое платье от сухих соцветий чабора.

Каждый раз, видя улов, Алеся еле сдерживала вздох, представляя, как придется возиться в рыбьей требухе и крови.

– Мам, – тихо произнес Сережка, когда она подошла, – а ты что, замуж за этого Женю выйдешь?

– С чего ты взял?

– А почему тогда его привезла?

– Так сложились обстоятельства.

– Какие обстоятельства? – Алеся заметила, что сын насторожился. – Ты беременная, может?

Хоть и хорошо проводить лето в деревне, но сколько же глупостей при этом набивается ребенку в голову, какая в ней заваривается каша из бабской рассудительности, страстных сплетен и ошеломляющей дурости!

– Совсем ты здесь одичал, сынок, – вздохнула Алеся. – Что тебе в голову только лезет!

– Ну а чего такого? – Сережка шмыгнул носом. – Бабушка говорит, тебе надо свою жизнь устраивать.

– Бабушка тебе такое говорила? – удивилась Алеся.

– Не, деду. А правда, что ты меня к себе никогда не заберешь?

– Что за глупости!

Алеся вздрогнула.

– И ничего не глупости. Они между собой говорили.

– А ты подслушивал!

– Ну и что? Это ж про меня.

– И что же они говорили? – судорожно сглотнув, спросила Алеся.

– Что в Москве тебе одной с ребенком не выжить. Потому что ты с утра до ночи на работе, и ночью, бывает, тоже, а как по-другому, за квартиру ж платить надо, а меня с кем оставлять, и за учебой следить, и вообще, – быстро отрапортовал Сережка. – Если б ты замуж вышла, тогда б, может… Это бабушка сказала, – уточнил он. – А дед сказал, если и выйдешь, так кому чужой ребенок нужен, и лучше мне с ними оставаться.

– Ты тоже думаешь, что это лучше?

Алеся почувствовала, что вот-вот задохнется или заплачет – так сжало ей горло.

– Не знаю… – пробормотал Сережка. – Ну, хотел к тебе в Москву… Но я ж не маленький, понимаю.

Она застыла в онемении – не только горла, но, казалось, всего тела.

– Почему не зовете? – Луговая земля скрадывала звуки шагов, и Алеся не услышала, как Женя тоже спустился с холма к воде. – Правда могу рыбу почистить. Лучше ведь прямо здесь?

– Да. – Она быстро коснулась рукой горла, как будто от этого мог пройти сжимающий его спазм. – Конечно, у реки почистим. Мы всегда… так делаем…

Спазм в горле не проходил. Но тело все-таки преодолело оцепенение. Алеся наклонилась к корзине, стоящей рядом с полным рыбы ведром, взяла из нее нож и, присев на корточки, стала потрошить крупного язя.

– Нож только один, что ли? – спросил Женя.

– У меня свой. – Сережка достал из кармана складной, с серебристым крестом на темно-красной рукоятке. – Мама мне из Москвы швейцарский привезла.

– Одолжишь? – Женя протянул руку. – Я не сломаю.

Алеся привезла Сережке этот нож в июне, перед поездкой на Красное море. Ей с трудом удалось уговорить его не брать нож с собой, чтобы не сдавать в багаж и не потерять, а когда вернулись из Египта, он не выпускал его из рук ни на минуту, и еще предстояло снова уговаривать сына не таскать потом этот нож в школу.

Сережка нехотя протянул швейцарский нож Жене. Тот присел рядом с Алесей и тоже стал чистить рыбу. Ее работа замедлилась от того, что она смотрела, как двигаются его руки.

В этом было что-то завораживающее. Через минуту она поняла, что спазм больше не сжимает горло.

– Ты рыбак, что ли? – спросил Сережка. – А я тебе и спиннинга даже не дал! Но я ж не знал.

Алеся хотела напомнить, что взрослых надо называть на «вы», но не успела, потому что Женя ответил:

– Да нет, не рыбак.

– А вон как рыбу чистишь зграбна, – хмыкнул Сережка.

– Зграбна – это что? – заинтересовался Женя.

– Грациозно, – сказала Алеся. – Элегантно.

Он расхохотался.

– Ну или попроще. – Она тоже улыбнулась. Онемение прошло совсем. – Толково, сноровисто – что-нибудь такое.

– Рыбу чистить не трудно же, – ответил Женя.

Она вспомнила, как он держал голову больного во время припадка эпилепсии. Это тоже было ему не трудно, учитывая его специальность, но у нее и тогда промелькнули в голове то же слово – толково.

Почистили рыбу, промыли в реке, сложили снова в ведро и пошли через луг к дому.

– Мам, а он по каким болезням доктор? – спросил Сережка.

Женя ушел вперед – Алесе показалось, чтобы не мешать ей разговаривать с сыном.

– Реаниматолог, – ответила она.

– Это который что делает?

– Да всё, – улыбнулась Алеся. – Людей оживляет.

Глава 7

За грибами, конечно, не выбрались: и возни с рыбой в самом деле хватило, и есть после ухи уже не хотелось, а идти за едой тем более, даже в лес.