Она встала и подвинула к себе телефонный аппарат. Сняла трубку и дождалась оператора. Назвала номер Китти.

– Мари? Как тебе повезло – я как раз выходила из дома. Ты уже знаешь? Госпожа директриса Визлер нашла биографию твоей матери. Из наследия Самуэля д’Оре, только представь себе!

Какая новость! В другой ситуации Мари чуть не умерла бы от волнения. Но сейчас она не слушала, о чем болтала Китти.

– Китти, пожалуйста. Я неважно себя чувствую. Не могла бы ты приехать и отвезти детей на аэродром на Хаунштеттерштрассе? Додо очень хочет увидеть аэропланы.

На другом конце линии повисла удивленная пауза.

– Что? В такую жару? На грязное поле? Там все равно ничего не происходит, потому что они банкроты. Я собиралась немного поболтать с тремя коллегами в кондитерской Zeiler.

– Пожалуйста, Китти.

Это прозвучало настолько умоляюще, что Китти совершенно растерялась.

– Но я… Это… Боже правый – ты в самом деле чувствуешь себя очень плохо, Мари? В чем дело? Летний грипп? Корь? Представь себе, она вспыхнула в школе Святой Анны!

Мари пришлось прервать словесный поток Китти. Это стоило ей больших усилий – она чувствовала себя очень плохо.

– Мне нужно подумать, Китти. Одной. Пожалуйста, пойми меня.

– Подумать?

Она представила себе, как Китти сейчас откидывает волосы за уши и ее глаза блуждают по комнате, пытаясь понять ситуацию. Китти сразу же нащупала верный путь.

– Пауль вел себя плохо?

– Давай поговорим об этом позже. Пожалуйста.

– Я буду у тебя через десять минут. Подожди. Нет. Мне еще нужно заправиться бензином. Через двадцать минут. Если на дороге не будет заторов. Ты сможешь дождаться?

– Все дело в детях, Китти.

– На аэродром? Это обязательно? Может быть, мы все вместе поедем в кондитерскую кушать пирожные? Ну ладно. Я еду забирать детей. Хенни! Где ты опять? Хенни, мы едем смотреть на аэропланы.

– Спасибо, Китти.

Мари положила черную трубку на рычаг и с облегчением вздохнула.

Теперь она добилась той свободы, которая ей была необходима. Нужно было обрести ясность. Найти способ быть искренней и при этом сохранить свою любовь. Человек не может жить иначе.

Когда она уже собиралась выйти из кабинета, на столе зазвонил телефон. Мари вздрогнула. На мгновение у нее возникло желание поднять трубку, но она смогла удержать себя. Вместо этого она поспешила прочь, по коридору к лестнице, стараясь не слышать настойчивый звонок телефона. В конце коридора вместе стояли Герти и Эльза. Когда Мари внезапно появилась, они расступились, как застигнутые врасплох заговорщики.

– Фрау Брунненмайер спрашивает, нужно ли ей еще какое-то время держать обед теплым.

Мари ощутила сдержанное сочувствие в голосе Герти, Эльза отступила на несколько шагов и сделала вид, что занята вытиранием пыли.

– Спасибо, Герти. Скажите фрау Брунненмайер, что я не буду обедать.

– Конечно, фрау Мельцер.

– Примерно через двадцать минут госпожа Бройер явится за детьми. Передайте госпоже фон Доберн, что это согласовано со мной. – Герти послушно кивнула. Вероятно, она предвидела новые неприятности: гувернантка уже несколько раз жаловалась Алисии на якобы дерзость помощницы кухарки. – Пожалуйста, принесите мою шляпу.

Она понятия не имела, куда хочет идти, знала только, что здесь, на вилле, для нее больше не было места. Этот дом дышал превосходством Мельцеров, высокомерием этой династии, считавшей, что они стоят выше, чем другие люди. Когда они стали такими, эти претенциозные текстильные магнаты? На чем основывалось все их имущество? Их влияние? Ведь в основном на гениальных изобретениях ее отца. Без Якоба Буркарда не существовало бы текстильной фабрики Мельцера.

Она надела шляпу, бросила быстрый взгляд в зеркало и заметила, что выглядит очень бледной. Вдобавок руки снова дрожали. Но она не обращала на это внимания. Когда Герти открыла перед ней дверь, полуденное солнце проникло в прихожую и нарисовало на мраморном полу ослепительный прямоугольник. Прищурив глаза, Мари бросилась наружу, поспешно спустилась по ступенькам и почувствовала, как от летней жары перехватило дыхание. Дорога к воротам парка была пыльной; повозки и автомобили проложили в дорожке из гравия две канавки, в которых в дождливую погоду стояла вода. Теперь они высохли и были забиты песком и грязью. Раньше за дорожками смотрел садовник, но поскольку Густав Блиферт работал на вилле лишь от случая к случаю, парк и дорожки все больше приходили в упадок.

Какое мне дело, подумала Мари. Свекровь с мужем сами решили насчет дома и парка – ее не спрашивали. Она побежала через луг, чтобы ни в коем случае не столкнуться с Китти, и окольными путями добралась до ворот парка. Как назло, в голове всплыло воспоминание из глубин сознания. Она стояла тогда здесь и увидела в тумане фигуру, которую сначала испугалась. Но потом узнала Пауля. Он вернулся с войны – тогда она едва могла поверить своему счастью.

Мари отогнала воспоминания и перешла дорогу, выбрав одну из тропинок, которая вилась между сараями, заброшенными зданиями и недавно построенными фабриками в сторону города. Теперь она чувствовала себя лучше, дыхание было ровным, дрожь почти исчезла. Возможно, это было связано с тем, что она покинула территорию виллы.

«Неужели все зашло так далеко? – испугалась она. – Нет-нет – я найду решение. Мы договоримся. Хотя бы ради детей».

Под ногами по тропинке бегали полевые мыши, в небе кружили два ястреба, слышались их высокие пронзительные крики. Она прошла мимо газового завода, с опаской взглянула на круглый резервуар, торчащий из земли, и миновала хлопкопрядильную фабрику на Фихтельбахе. Работы и строительство велись повсюду – рентная марка прошла проверку на деле, люди вновь обрели уверенность в экономике. Как странно, что именно сейчас, когда можно было с надеждой смотреть в будущее, личное счастье грозило рухнуть.

В ручьях осталось совсем немного воды, дважды она отважилась пересечь небольшой водоток, перепрыгивая с камня на камень. Разве Пауль не рассказывал ей, как он рыбачил здесь с друзьями, когда был мальчишкой? Своему сыну он не позволял такой свободы. Она шла вверх по Мильхбергу, укрываясь от палящего солнца в тени маленьких старых домов. Просевшие крыши и облупившаяся штукатурка были ей хорошо знакомы, а запахи старого города она помнила с детства. Здесь всегда пахло сыростью и плесенью, а у дверей ощущалась вонь мочи. Вокруг бегали собаки, бездомные кошки сидели у входов в подвалы, охотясь на крыс и мышей. Со времен ее детства здесь мало что изменилось, лишь некоторые дома были в лучшем состоянии.

Среди них были два здания, принадлежавшие Марии Йордан. В одном из них была большая витрина,