– Подивись, что там за рана у него, – велел Белаш с седла наклонившемуся над раненым Гулу.

– Ништо! До лагеря довезем, а там стрелку-то и достанем. Плотно сидит, крови почитай что и нету вовсе.

Так раненый кривич Зловид в бессознательном состоянии и добрался до лесного лагеря боярина Гордея. Рана его оказалась не опасной, стрела вошла под правое плечо, не задев легкое, но помялся воин изрядно. Кроме сотрясения мозга, гонец поломал ногу и руку.

– Всю дорогу боги хранили меня, и только два дня назад нарвался на половецкий отряд, мыслил отсидеться в лесу, а уж потом вернуться на шлях. Лошади вконец обессилели за долгую дорогу. Сам вымотался. Зашел поглубже в лес, ну и приснул. Утром выдвинулся к шляху и вновь неудача. Опять вражье семя попалось навстречу. Заметили. Гоняли словно волка. Заводную кобылу потерял. Не знаю, как и ускакал от них. Заплутал в лесу, да поблукать пришлось. Думал, ну все, теперь уж точно найду вас. Ан нет! Кощщиев в лесу, как изюму в булке у ромейского хлебопека.

– А про изюм откуда знаешь? – раздался голос за спиной Зловида.

Раненый, услышав знакомый голос боярина, быстро повернул голову. Здоровой рукой потянулся к кожаному подсумку на ремне, лежавшему рядом со снятым подкладом, испачканным кровью.

– Дык, я ж с сотником Олексой в Тавриду хаживал, потом с тобой, боярин, в Деревестре был. Аль не признал меня?

В грязном, оборванном, с замотанной головой и лицом, покрытым коростой человеке было мудрено признать знакомца. Морщась от боли Зловид подсунул сумку ближе к ногам вождя.

– Бумага там тебе. Боярыней писана. Беда у нас!

Монзырев вздрогнул, поспешно схватил подсумок в руки, попытался развязать кожаные узлы завязок, запутался, извлек из ножен боевой нож, обрезал их. Достал письмо, вчитался в написанный супругой текст. Галка писала:

«Здравствуй мой муж!

Пишу тебе по настоянию старейшин. После ухода дружины дошли до нас вести о приходе на наши земли орды. Еще один хан решил попытать счастья и захватить пограничье. Половцы уничтожили нашу западную заставу, сожгли крепость, стоявшую на пути к Уненежу. Сашка Горбыль сегодня ушел им навстречу, задержать хочет продвижение противника в нашу сторону. Ты не волнуйся, городок к встрече непрошеных гостей готовится. Баб, детей да стариков отправляю в лесные схроны. Подгребаю в деревнях всех, кто может держать в руках оружие. Бог даст, отобьемся. Если можешь, приезжай, все-таки я боюсь. Жду тебя и люблю.

Твоя Галина».

Письмо явно было написано женщиной, в крайней степени переживавшей за происходящее у порога ее дома. Монзорев знал, что на людях Галка вряд ли выкажет боязнь и неверие в хороший исход дела, но в душе ее, когда писалось письмо, кошки скребли. Не просто далось его жене написание такого послания, видно, здорово приперли обстоятельства.

«Что сделает Горбыль со своей сотней против многотысячной орды? Как задержит?»

– Сколько дней к нам добирался? – задал вопрос гонцу.

– Так, с блуканиями да погоней, седмица уж прошла.

– Ах ты ж!.. – боярин, с размаха приложился рукой к стволу березы, у которой стоял, читая письмо.

Обернулся к сопровождавшим его воинам.

– Всех командиров подразделений немедленно собрать ко мне! Живо!

Мысли и сомнения полезли в его голову. Трудно было понять, как оказать скорую помощь своей вотчине, находясь за многие километры от дома. Трудно было надеяться на помощь славянских богов. Да и таинственный мир лесных духов и нежити вряд ли придет на помощь. В раздумье, сосредоточившись на своих мыслях, он шел по лесу к месту, где развернулся штаб. С разных сторон лагеря слышались торопливые шаги, это его командиры спешили на призыв собраться.

Взглянув в лица своих подчиненных, Монызрев отрывисто, рублеными фразами, не терпящими возражений, объявил:

– Вот что, господа хорошие. Долго объяснять не буду, скажу лишь о том, что на пограничье напала орда. Нет, не эта. Оказалось, что мы просчитались. Поэтому, Рагнар Фудривич, ты с пехотой остаешься здесь, оседлаешь черниговский тракт, бьешь тех степняков, которые «пасутся» на землях курских. Все равно за мной не поспеешь, так хоть какой-то прок будет. Людей береги, на рожон не лезь. Я забираю три сотни конного войска, печенегов и на максимальной скорости двигаюсь к родному погосту. Все! На сборы даю один час. Людогор, выстраивай колонну, направление следования на юго-запад! Головной дозор возглавляет старейшина Цопон, два десятка кривичей следуют с его печенежской сотней. Это на тот случай, если своих по дороге встретят, так чтоб не ровен час за половцев не приняли. Выполнять.

Встав на шлях, уже часа через три головной дозор повстречался с черниговской дружиной боярина Щедра. Монзырев, встретившись с самим боярином, политесов разводить не стал, времени терять жако, в двух словах объяснил ему, что столица княжества в опасности, что к ней движется еще одна орда. Пусть боярин подумает и примет решение, как поступить в сложившейся обстановке. Анатолий Николаевич был совсем не против увеличить численность воинства для встречи с половцами у родного погоста. Щедр дураком никогда не был, понял, чем пахнет потеря столичного града, поворотил воинство назад.

С потемками русские дружины расположились на отдых прямо у дороги, оккупировав берег небольшой речушки, протекавшей тут же. Жгли костры, кашеварили на скорую руку, поили уставших лошадей, сами сгоняли усталость нагревшейся за день речной водой.

Монзырева от нелегких дум отвлек боярин.

– Позволишь ли присесть к твоему костру?

– Милости прошу, присаживайся, – сбрасывая пелену дум, откликнулся Толик.

Пошел тихий разговор про жить-бытье в княжестве, на границе с Диким полем, да и в самом Чернигове. Щедр скосил глаза на печенежского князя, сидевшего тут же, облокотившись на колено, старого Цопона.

– Гляжу, печенеги у тебя в дружине. Как так?

– А чего ты боярин хочешь? Одно время ратились с ними, это было. Да вот пришла общая беда, вместе ее встречаем. К тому же старейшина Цопон у меня в погосте целый год прожил, – Монзырев подмигнул печенежскому деду, не встревавшему в разговор между двумя вождями. – Почитай, свой человек в степи теперь имеется, и не простой скотовод, а воин, имеющий вес в племени.

На лице Анатолия появилась слегка заметная ухмылка, сказывалось уже подзабытое отношение войскового офицера к приехавшему вдруг из столицы штабному. Сам Щедр таковым себя не считал, да и понятий таких не знал вовсе. Если перевести все это на понятный нашему современнику язык, то получалось, что служил боярин всю свою службу во внутренних округах, в Диком поле не был, с князем Святославом, так уж получилось, в походы не хаживал. Но служакой Щедр был отменным.

От костров потянулся запах сготовленной еды. Вождям подали по тарелке варева с кусками сала, черствые лепешки. Ложку каждый достал свою. Снедали молча, а насытившись, полуразвалившись на кошмах у весело горящего костра, продолжили разговор.