Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Был бы тут со мной Альфред Тылтынь, я бы поручил это ему. Талантливый военный инженер, светлая голова. Но Альфреда здесь нет, и поэтому его заменит младший брат. Кто, если не мы, непосредственно с поля боя, – Берзин обвел панораму широким жестом левой руки, в правой он держал бинокль, – укажем нашим конструкторам на слабые и сильные стороны наших танков?.. Истребители наши не уступают немецким – пока не уступают! – а скоростной бомбардировщик СВ, несомненно, превосходит по всем статьям машины подобного назначения. Однако новые истребители – «Мессершмитт-109», «Капрони-113» и некоторые другие модели таят в себе много скрытых угроз.
Куда бы ни забрасывала Берзина военная судьба – на Дальний Восток или в Испанию, – он всегда думал о завтрашнем дне Красной Армии, им владело святое творческое беспокойство, он оставался дальнозорким сам и отучал от технической близорукости других.
Берзин еще помнит, как в начале тридцатых годов нашим танкистам рассылали инструкцию, согласно которой бензиновые моторы, опасные в эксплуатации, следовало заводить в присутствии пожарников; он бывал на таких запусках с Альфредом Тылтынем.
Начался сильный огневой налет, били шрапнелью по небоскребу, белые облачка разрывов повисли над головами наблюдателей.
Все, кто был на крыше, спустились на этаж-два пониже. Ушли Берзин и Воронов с постоянной спутницей-переводчицей. Ушли наблюдатели-летчики и зенитчики.
Арман заторопился к своим танкам, спрятанным в узком закоулке, застроенном высокими домами прочной кладки, между мостами Принцессы и Андалузским, в двух шагах от набережной…
9. Талавера-де-ла-Рейна
Группа подрывников готовилась к налету на аэродром Талавера-де-ла-Рейна, а в штабе батальона еще не было необходимых разведданных, касающихся предстоящей операции. Город Талавера в отрогах Сьерра-де-Гвадаррамы; это недалеко от Толедо.
Предполагали, что в Талавере базируются самолеты более легкие, чем на аэродроме в Табладе, и радиус их действия поменьше; скорее всего истребители и легкие бомбардировщики. По некоторым сведениям, там стоят и двухместные истребители новой модели «Капрони-113». В воздушных боях над Мадридом они устраивают своеобразную карусель, прикрывая хвосты один другому; при таком построении их трудно атаковать. Подобную карусель называют «пескадилья», есть такое рыбное блюдо у испанцев.
Много ли знали в штабе об аэродроме в районе Талаверы? Город на правом берегу Тахо, в плодородной долине. Скрыт в густых рощах шелковичных деревьев. В одной из церквей – чудотворный образ девы Марии, к нему стекается много паломников.
– Хорошо бы, не сработала «пятая колонна» и дева Мария осталась бы в неведении о наших планах, – пошутил Хаджи, занятый подготовкой к предстоящей вылазке.
Поздней осенью фашисты, для поднятия духа наступающих на Мадрид, отправили в войска статую девы Марии, покровительницы города Севильи. Предполагалось, что статую ввезут в Мадрид в первый час после его захвата. Однако задание оказалось деве Марии не по силам, и она вернулась ни с чем…
Герильерос из местных крестьян посоветовали: к аэродрому в Талавере удобнее подобраться с юга. Если идти с севера – не миновать двух переправ: через реки Тахо и Альберче. На участке между двумя переправами проходит железная дорога, ее наверняка охраняют.
Костяк боевой группы составили участники диверсии в Табладе. Они сожгли там восемнадцать самолетов, в том числе несколько тяжелых транспортных «Юнкерс-52» и «Савойя-81»…
Прожектор высвечивал взлетную дорожку, темнели приземистые силуэты легких бомбардировщиков и истребителей, стоящих шеренгами по обеим сторонам посадочной полосы.
Цветков и Людмил прятались под плоскостью двухмоторного «капрони». Они видели сквозь шасси ноги разводящего и часовых. Те прошли, гулко топоча, совсем близко.
Трое во главе с долговязым Куртом подались влево, на дальний край летного поля. Для них обратная дорога будет еще опаснее.
– Как только дадите прикурить своим самолетам – сматывайтесь цурюк кружным путем, – успел Цветков шепнуть Курту. – Бойтесь прожектора, а пуще – собственного зарева…
Баутисто и двое герильерос благополучно переползли со своим ящиком и мотком шнура через посадочную полосу. Цветков и Людмил с ранцами поползли вправо. Они подобрались к «капрони», привязали пакет со взрывчаткой к шасси и стали отползать, разматывая шнур. Едва Цветков успел поджечь шнур, раздался взрыв в дальнем краю аэродрома. «Это Баутисто. Через пять минут откликнется Курт». Цветков при отблесках занявшегося вдали пожара посмотрел на часы. Они с Людмилом бесшумно поползли по-пластунски в высокой траве.
В эту минуту они заметили человека, бегущего от «капрони» в сторону, где прогремел взрыв и откуда доносились крики, выстрелы. Человек бежал стремительно, но вдруг споткнулся и упал.
– Зацепился за шнур, бродяга, – прошептал в ярости Цветков.
Фашист увидел ползущий по траве зловещий огонек, прижал шнур к земле ногой, прицелился и отстрелил горящий конец. Цветков, потрясенный неудачей, неосторожно приподнялся – где же затухающий огонек? – и достал наган из кобуры.
Фашист заметил Цветкова, вскинул карабин, выстрелил. Цветков упал. В то же мгновение раздался другой выстрел, это Людмил снайперской пулей сразил фашиста.
Цветков потерял сознание, а очнулся от страшной боли – и простонал:
– Возьми бутылку…
Людмил достал из сумки Цветкова бутылку с бензином, рванулся через лужайку к порозовевшему от дальнего зарева «капрони», вскочил на крыло, зажег тряпку-затычку и швырнул бутылку в кабину пилота с такой силой, что она разбилась. Пламя занималось вяло. Это было на руку Людмилу. Надо быстрее и подальше оттащить Цветкова от неминуемого взрыва. Он стал приподнимать Цветкова, но тот простонал:
– Беги. Сейчас взорвется. У меня пуля в кишках…
Людмил, не отвечая, взвалил Цветкова на богатырскую спину…
Шли впятером. Два крестьянина из Эстрамадуры, долговязый Курт и герильеро из Саламанки, тяжело дыша, несли Цветкова на самодельных носилках из жердей и плаща.
Сзади, прихрамывая, обвешанный карабинами, брел Людмил. Герильеро из Саламанки рассказал, как фашисты волокли раненого Баутисто по взлетной дорожке. А помощника его убило гранатой.
Тропа становилась круче, все труднее дышали носильщики. За крутым поворотом сделали привал на каменистом плато.
С мертвенно-бледным лицом лежал Цветков, прижимая сильные руки к животу. Лепестки неведомого цветка прилипли к его светлым и мокрым волосам.
– Пи-и-ить, – попросил он.
– Нельзя пить, – Курт склонился над раненым. – Ферботен.
Все обернулись назад, где в предутреннем тумане оловянно посвечивала река Тахо. Голубое небо над аэродромом сделалось серым. Было безветренно, и космы дыма, черные столбы копоти не торопились сливаться наверху в одно грязное облако.
Последним усилием открыл Цветков глаза, попытался приподнять, повернуть голову, тоже поглядеть на долину. Он хотел что-то сказать, но лишь беззвучно пошевелил серыми губами.
Скрежет железа о камень. Двое крошили каменистый грунт навахами, третий – пряжкой солдатского ремня. Людмил отгребал щебень котелком. Курт – каской. Мелькали руки