Нервничали все – жандармы и военные, аннамитские и марокканские колониальные стрелки, – Фернан ощутил это, как только вышел из автобуса и увидел у въезда в лагерь солдат с ружьями наперевес. «Получается, нас тут не ждали? Никого? Ни арестантов, ни конвой? Как же так?»

Ближе к концу дня в небе появились немецкие эскадрильи. Перспектива попасть под бомбежку в подобном месте нагоняла на охранников страх, и они винили за все «эту шваль», не заслуживающую ни защиты, ни сочувствия.

Капитан Хауслер, по-прежнему непреклонный, как военная юстиция, побеседовал с коллегой, отконвоировавшим в лагерь сидельцев из Санте́, и сразу понял: прибыл последним – бери что дают. А давали ему шесть зданий без санитарных служб за колючей проволокой. Издалека они напоминали блокгаузы, а никак не человеческое жилье. Хауслер поинтересовался общим числом заключенных в лагере.

– С вашими выйдет не меньше тысячи.

Фернан чуть с ума не сошел, услышав от командира эту цифру.

И сколько времени им придется охранять тысячу преступников?

Капитан приказал аннамитам провести перекличку и личный досмотр, сославшись на директиву Генштаба.

Прошедшие процедуру один за другим входили в здание. Первым двадцати пяти достались койки, другим пришлось довольствоваться соломой, да и той на всех не хватило. Рауль и Габриэль устроились в углу; рядом, на расстоянии метра, лежал тот самый молодой коммунист, который в дороге все время задавал капралу вопросы. Он так дрожал, что Габриэль отдал ему свою куртку.

– Эй, птенчик, где же твое сталинское одеяло? – с издевкой поинтересовался Ландрад.

Парень не ответил; судя по всему, он не просто выбился из сил и оголодал, а был серьезно болен.

Фернан распорядился принести воды, и Борнье ограничился четырьмя ведрами, что немедленно спровоцировало споры между заключенными. Опыт подсказывал Фернану: «Не лезь, сами разберутся!» – он послушался внутреннего голоса и правильно сделал. Один из арестантов, высокий крепкий тип лет сорока, призвал остальных проявить если не солидарность, то хотя бы организованность. «С водой разобрались, – подумал Фернан, – посмотрим, как пройдет „кормление зверей“…»

– Довольствие обеспечивает военный округ? – спросил он у капитана.

Хауслер хлопнул себя ладонью по лбу – как же я забыл, дырявая голова!

Он пошел узнать и вернулся ни с чем. Последний раз питание подвозили накануне, более чем скудное, всего на семьсот человек, едва не приключился бунт, и охранникам пришлось стрелять в воздух…

Верный своим привычкам, Рауль воспользовался временным беспорядком обустройства, чтобы поговорить с людьми, «свести знакомство», как он это называл. Первым признаком опасного развития событий стало полное отсутствие интереса к бонто. Голод и усталость взяли верх над остальными чувствами, и бездельники-балагуры-весельчаки оказались не ко двору.

Фернан почувствовал настроение «подопечных», и оно его не порадовало. Коммунисты презирали анархистов, которые ненавидели обвиненных в шпионаже, те видеть не могли бунтарей, а саботажников, уклонистов, пораженцев и предполагаемых предателей тошнило от уголовников, которые по-разному относились к мошенникам, грабителям, убийцам и даже за все сокровища мира не стали бы общаться с насильниками. Да, было еще несколько крайне правых, все называли их «кагулярами», в том числе журналист, сторонник франко-немецкого сближения, и некий Огюст Доржевиль, он возглавлял эту группу, потому что был старше остальных на двадцать лет.

Фернану и его подчиненным досталось помещение по соседству, ненамного удобнее «дортуара» арестантов, но соломенный тюфяк был у каждого. Фернан затолкал бесценный вещмешок под койку и посмотрел на часы. До одиннадцати оставалось минут десять, и с надеждами на ужин можно было проститься. Он распределил часы дежурства, взяв себе первую очередь, чтобы подчиненные отдохнули.

Голод давал о себе знать, но все должны были продержаться до утра. Когда рассветет, наверняка подвезут припасы, пока же следовало забыть социополитические категории вместе с клановыми различиями и срочно решить проблему отхожих мест. Фернан вышел покурить, а когда вернулся, застукал одного из заключенных: тот выкидывал в окно пук соломы, и запах не оставлял двойного толкования жесту. Если он немедленно что-нибудь не придумает, здесь очень скоро будет нечем дышать…

– Нам придется организовать «сортирный тур», – сообщил он подчиненным.

– Лично я пока не хочу! – заявил Борнье.

– Да не для тебя, для заключенных!

– Только этого не хватало!

– И тем не менее ты этим займешься.

Людей разбили на группы по трое, выводить каждую должен был охранник, что не радовало обе стороны. Туалеты мыли четыре дня назад, поливая холодной водой из шлангов, и воняло там, как в аду. Первые посетители вышли такими бледными, что остальные решили воздержаться. Фернан мысленно взял на заметку необходимость генеральной уборки и подумал, что первым делом нужно найти моющие средства, а пока позволил мочиться вдоль ограды.

Габриэль справил малую нужду, Рауль сходил в сортир и вернулся едва живой. Жандармы закрыли окна, захлопнули ставни и заперли двери.

Габриэль начал задыхаться.

– Заканчивай с этим делом, старший сержант, – сказал Рауль, – мы не в Майенберге, с твоим приступом тут никто возиться не станет!

Он расхохотался, рассчитывая снять напряжение, тут появился Фернан и скомандовал:

– Всем заткнуться, никому не вставать без разрешения!

Большинство заключенных подчинились – усталость брала свое; он устроился на стуле, положил оружие на колени и сделал вид, что не слышит перешептываний.

– Спишь? – спросил Габриэль.

– Думаю, – откликнулся Рауль.

– О чем?

Отхожее место, где побывал Ландрад, находилось на небольшом возвышении. Задыхаясь от вони, он провел там столько времени, сколько выдержали легкие, проследив маршруты солдат и оглядев освещенные луной окрестности. Территория лагеря была обширной и сложно распланированной. Рауль посчитал входы, выходы и вернулся в сомнениях. Это место, конечно, не тюрьма, но вооруженных охранников слишком много, так что невольно призадумаешься…

Услышав слово «побег», Габриэль выпалил:

– Ты рехнулся!

Рауль придвинулся вплотную и прошипел со злостью в голосе:

– Нет, это ты совсем свихнулся, не понимаешь, что происходит! Тут полный разор, жратвы нет, те, кто нас охраняет, не получают ни приказов, ни инструкций и понятия не имеют, что с нами делать. Что, по-твоему, будет, когда придут боши?

Последний вопрос терзал Габриэля, как и всех остальных заключенных.

– Они преподнесут нас врагам, как приветственный дар?

Такое решение выглядело маловероятным.