Что она скажет этому человеку, даже если случится чудо и они встретятся? «Здравствуйте, я – дочь вашей матери»? Звучит странновато.

Она вообразила мужчину в одежде каторжника, с лицом висельника, как у героя комикса.

Отчаялась, пала духом, села рядом со своим чемоданом и надолго застыла, не зная, что делать. Потом зажгла свет, спустилась вниз посмотреть, который час, прошла мимо окна, постояла и вдруг кинулась наверх, открыла чемодан, побросала туда все, что валялось на покрывале, сбежала по лестнице, сорвала с вешалки пальто и открыла дверь.

Мсье Жюль в костюме и лаковых туфлях начищал капот своего заслуженного «Пежо-90S», который уже десять лет не покидал гараж.

– Придется где-нибудь подкачать колеса…

Луиза готова была тронуться в путь и на спущенных шинах. Синий в прошлой жизни капот потускнел, как зеркало под траурной вуалью.

Они наконец стартовали, и Луиза увидела на двери «Маленькой Богемы» табличку: «Закрыто по случаю розыска родственника».

Тощий молодой парень, сидевший рядом с ним, дрожал всем телом и выглядел совсем больным. «Да, дружок, ничего хорошего тебе не светит… – подумал Рауль, – кроме выстрела в спину».

Через каждые три метра в центральном проходе стоял вооруженный жандарм, командир наблюдал за всеми со своего места на возвышении.

Первые минуты оказались очень напряженными. Заключенные пялились на охранников, думая, что те через полчаса пустят их в расход без суда и следствия.

Время тянулось медленно.

Рауль нашел на стекле крошечное незакрашенное место и пытался понять, где они находятся. Когда автобус на несколько секунд притормозил, он узнал площадь Данфер, услышал крик продавца газет: «Покупайте „Пари-Суар“! Немцы в Нуайоне! Покупайте „Пари-Суар“!»

Ландрад помнил, что Нуайон находится в Пикардии, то ли в ста, то ли в ста пятидесяти километрах от Парижа. Враг очень скоро будет у ворот столицы. Не случайно их вывезли из Шерш-Миди. Дорога была забита машинами, так что они не ехали – тащились шагом, охранники быстро устали, и Фернан дал команду сесть на откидные скамеечки.

Рауль все время косился на старшего капрала Борнье (он уловил фамилию, прислушиваясь к разговорам тюремщиков во дворе Шерш-Миди). Этот человек излучал ненависть и враждебность и выглядел идеальным персонажем для разыгрывающейся пьесы ужасов. В армии Рауль имел дело с подобными личностями – непредсказуемыми, вечно на взводе, совершенно лишенными хладнокровия. Подобные мизантропы рано или поздно начинают считать, что форма гарантирует ему всевозможные поблажки и льготы. Борнье опасен, очень опасен…

Его командир – аджюдан лет пятидесяти, крепко сбитый, лысоватый, с большими моржовыми усами и старомодными бакенбардами. Самый спокойный из всех военных. Рауль следил, запоминал детали, манеру держаться, жесты. Однажды все это может пригодиться. Окажется жизненно важным.

Предположение, что они покидают Париж, подтверждалось. Перспектива Венсенского рва отдалялась, люди инстинктивно отвергали роковой конец, и напряжение спадало, хоть и не отпустило совсем. Атмосфера разрядилась, и Рауль решился – чуть повернул голову и бросил короткий взгляд на Габриэля, за что немедленно получил оплеуху от охранника. Не так чтобы очень больно, но неприятно. И страшно. В автобусе действовали тюремные законы. Рауль опустил плечи, ссутулился и, когда охранник отвлекся на кого-то другого, рискнул посмотреть на возвышение.

Фернан пытался выглядеть спокойным, но ему было не по себе. Получив от капитана список заключенных, он мучился вопросом: «Что делать, если прикажут расстрелять врагов Франции? Я не для того надевал погоны, чтобы кончить командиром расстрельного взвода! А если откажусь? Обвинят в предательстве?»

Фернан дергался и из-за содержимого проклятого вещмешка. Обстоятельства заставили его взять деньги с собой: он не знал, когда вернется в Париж, и вернется ли вообще, и в каком состоянии найдет свой дом. Мародеры есть мародеры, для них война не горе, а раздолье. «Ты не мог поступить иначе…»

Фернан, как и Рауль Ландрад, успел услышать крик мальчишки-газетчика: «Немцы наступают!» Если боши оккупируют Париж, они реквизируют все пустующее жилье. Он улыбнулся, представив изумление человека, открывшего чемодан с сокровищем. Интересно, кому повезет – честному, но глупому служаке, который тут же сдаст деньги в штаб, или шустрому ловчиле?

Он пристроил мешок в багажное отделение, но не стал прикрывать его шинелью, не стоило привлекать внимание посторонних. Принятое решение было не идеальным, но выбирать пришлось из двух зол, так что… Банкноты заняли все место, и у Фернана не оказалось даже той малости, которую следовало взять с собой в соответствии с предписанием.

Всем пассажирам автобуса он почему-то казался олицетворением момента. Страна тонула, а слепая машина двигалась в неизвестном направлении, протискиваясь между спасавшимися бегством, обезумевшими от страха парижанами…

Автобус худо-бедно набирал ход, заключенные и охранники чувствовали облегчение: они избежали массовых расстрелов и репрессивных мер. Каждый думал о своем.

Фернан был поглощен мыслями о жене. Вдруг его сестра Франсина растеряется, если у Алисы начнется сердечный приступ? Вдруг из Вильнёва сбежали все врачи?

Они встретились двадцать лет назад и полюбили друг друга, как умеют любить дети, росшие без братьев и сестер. Наследников у пары не было, да они их и не хотели. Фернан стал великой, на всю жизнь, любовью Алисы, она – его заветным горизонтом.

Однажды утром в 1928 году Алиса почувствовала недомогание: теснило грудь, тосковала душа, лицо стало бледным, руки – ледяными, она смотрела на Фернана и не видела его, а потом вдруг рухнула как подкошенная. Их существование раскололось на «до» и «после», как хрупкая ваза, требующая, чтобы за ней бережно ухаживали. Дни и ночи наполнились болезнью и страхом быть разлученными навек.

Фернан верил в Бога, но в церковь ходил редко, а в те дни стал тайком ходить к мессе. Алиса не должна была об этом узнать – Фернан считал, что проявляет постыдную для мужчины слабость. Общение с Богом было его единственным супружеским обманом.

Он посмотрел в сторону своего «денежного» мешка, оглядел стоявших в проходе охранников: никто не задремывал, все крепко держались на ногах, хотя автобус то и дело подбрасывало на неровной дороге.

Фернан сверился со списком, прочел фамилии, даты ареста, юридический статус и причину задержания. Пятьдесят человек. Кроме шести коммунистов, остальные были ворами, насильниками, грабителями. Те еще мерзавцы…

Рауль заметил указатель на Бур-ла-Рен. Водитель все время сигналил, пытаясь проложить дорогу между машинами, которых становилось все больше. На тротуарах, у дверей домов, люди грузили вещи на крыши машин, полицейские на перекрестках отчаянно – и безуспешно – жестикулировали, пытаясь справиться с транспортным потоком. Фернан разрешил открыть окна, чтобы люди слегка продышались, и в салон ворвались крики, рычание моторов, надсадное гудение клаксонов.