– Ничего, – произнес он непослушными губами. – В том-то все и дело, что ничего. Мне приказали доставить заключенных по адресу, но тут для них нет места.

– А как насчет довольствия?

– За это отвечает военный округ, они должны были обеспечить все к вечеру…

Стало понятно, что план полетел ко всем чертям.

Капитан посмотрел на часы.

Из открывшегося окошка раздался голос:

– Телеграмма для капитана Хауслера!

Унтер-офицеры переглянулись.

– Лично я, – сказал Борнье, кивнув на автобус, – не понимаю, с чего мы миндальничаем, если кончится все расстрелом. Моя бы воля…

Фернан собирался ответить, но тут вернулся капитан. Выглядел он очень довольным.

– Нам приказано эвакуироваться в лагерь под Гравьером.

– ?..

– Это далеко?

– А довольствие?

– Все вопросы решены, так что вперед! Поехали! – приказал Хауслер.

– Может, дадим им хотя бы воды? – предложил Фернан.

– Не умничайте! До Гравьера пятнадцать километров, лишние пятнадцать минут погоды не сделают!

Аджюдан-шеф ничего не стал объяснять подчиненным, ему было явно не по себе, он сел в автобус и кивнул водителю: «Вперед!» Машина тронулась, и страх неизвестности снова повис в воздухе.

– Как думаешь, куда мы едем? – тихо спросил молодой коммунист.

Рауль пожал плечами – у него не было никаких вариантов.

Через полчаса автобус начал притормаживать, и он сумел разглядеть фермы и проселочные дороги. Сделав широкий полукруг, они остановились перед рогатками из колючей проволоки…

Фернан вышел первым, чтобы раздать указания.

Арестанты один за другим спускались вниз, называя фамилию и номер, которые жандарм отмечал в списке галочкой.

Рауль оказался рядом с Габриэлем. Оба не могли отвести глаз от выстроившихся в два ряда аннамитских стрелков, наставивших на заключенных ружья. У самого входа стояли французские солдаты.

Им приказали построиться в колонну по трое и скомандовали: «Вперед!» Первого же споткнувшегося ткнули штыком в бедро, двух других, попытавшихся поддержать товарища, начали избивать прикладами, выкрикивая оскорбления: «Сволочи! Гады! Грязные боши!..»

Рауль тут же передумал просить воды.

– «Наше славное прошлое указывает нам путь», – пробормотал он, но не ухмыльнулся, как делал всегда, цитируя штабные речовки.

Бараки на территории лагеря больше всего напоминали надгробия воинских кладбищ.

«Лучше бы мы пошли пешком…» Эта мысль приходила Луизе в голову при каждом «всхлипе» машины. Неполадки начались на авеню Сент-Уан.

– Свечи… – констатировал мсье Жюль. – Не волнуйся, прочистятся.

За рулем двухдверного «пежо» 1929 года его хозяин сидел четырежды. В первый раз он столкнулся на перекрестке с молоковозом и долго разбирался с полицейскими, после чего – и это стало вторым разом – ставил машину в гараж. Третий раз пришелся на торжественный случай – свадьбу кузины, состоявшуюся в 1930-м, праздновали в Женвилье[60], так что обратную дорогу можно считать четвертой попыткой. Цвет любимого авто потускнел, хотя хозяин каждые две недели мыл, полировал его и – по какой-то непонятной причине – доливал бензин в радиатор и проверял запаску.

Мсье Жюлю не хватало практики. Первое, что он сделал, устроившись на месте водителя, сменил лаковые туфли на домашние тапочки, и это не способствовало успеху их начинания.

Луиза хотела бы отказаться, но усатый толстяк вел машину, как трактор, вцепившись в руль обеими руками, и очередной поломки или столкновения ждать было недолго.

Бесконечное ожидание закончилось, шины подкачали, и они, двигаясь со скоростью пешеходов, направились к южному выезду из Парижа.

– Хорошо, что мы захватили с собой полную канистру, верно?

«Может, и так, только бензином ужасно воняет…» – подумала Луиза, но жаловаться не стала.

От авеню д’Орлеан все ехали в единственном, южном, направлении, вокруг насколько хватало глаз – машины с чемоданами, коробками и матрасами на багажниках и озабоченными лицами людей за стеклами.

– Они сказали «на юг», так? – спросил мсье Жюль. Он задавал этот вопрос десятый раз и, дождавшись ответа Луизы, в десятый же раз повторял: – Мы легко их отыщем. – Сейчас он добавил: – Мы едем шагом, а они наверняка «мчатся, как ветер»! Такой конвой уж точно не будет стоять в пробках.

«Ничего у нас не получится, – грызла себя Луиза. – Мсье Жюль был прав… Мы не только скорее бредем, чем едем, но и не знаем, куда двигаться…»

– Что еще есть на юге, кроме Орлеана? – спросила она.

Великий военный стратег мсье Жюль географию знал весьма приблизительно, отвечать не стал и лишь покачал головой, напустив на себя озабоченный вид, закурил и тут же мазнул левым крылом по столбу.

План кинуться в погоню за арестантами Шерш-Миди был безумной затеей, но развернуться и поехать назад они уже не могли.

Бо́льшую часть времени машины ехали на второй, а то и на первой скорости, а около восьми вечера длинный караван и вовсе остановился. Луиза вышла размять ноги и пописать за кустом. Многим женщинам пришла в голову та же мысль, и все терпеливо ждали «очереди», поглядывая одним глазом на машины, из которых вылезли, хотя внезапно рвануть с места никто при всем желании не смог бы.

Луиза решила узнать, не встречал ли кто кортеж автобусов со стеклами, замазанными синей краской, но ей отвечали недоумевающими взглядами: что городскому транспорту делать на шоссе? Луиза не сдавалась, расспрашивала водителей и пассажиров, но все отвечали одинаково: «Нет, не видели…»

Она успела вернуться вовремя, но мсье Жюль все-таки укорил ее:

– Между прочим, я волновался!

В тот момент, когда она собиралась захлопнуть дверцу, какая-то женщина спросила:

– Это вы ищете автобусы Управления транспорта Парижского региона? Колонна обогнала нас у Кремлен-Бисетр, около трех дня. Она ехала в сторону Орлеана.

В девять вечера все погасили фары – из страха перед немецкими бомбами – и продолжили движение в темноте. Мсье Жюль «приклеился» бампером к грузовику, перевозившему сразу четыре семьи и всю их мебель. Он понадеялся, что так не окажется в кювете и они худо-бедно сумеют продолжить путь.

Тюремный кортеж опережал их уже часов на шесть, а они такими темпами будут в Орлеане не раньше чем через два дня…

Мсье Жюль съехал на обочину, открыл багажник и вернулся к Луизе с корзинкой для пикника, куда предусмотрительно уложил белую льняную скатерть, колбасу, хлеб и бутылку вина. Она улыбнулась: бегство из Парижа превратилось в ночное приключение.