Поэтому что сделал Алекс?

Все верно — ударом окутанного лиловым пламенем посоха, он рассек кабель, а затем единственным выстрелом разбил стеклянный купол.

Стоило стеклянному куполу упасть, как нежное нашептывание на ухо превратилось в яростную попытку овладеть Алексом, будто молодой и глупой девушкой, забредшей в мини-юбке в самые грязные трущобы Хай-Гардена.

Дум рухнул на колени и, единственное, что удерживало его от того, чтобы раствориться сознанием внутри агонии квинтэссенции войны.

Он увидел перед собой человека, больше похожего на обезьяну. Слабого и хилого. Со злыми, налитыми кровью глазами. Тот стоял с окровавленной палкой поверх лежащего на земле молодого, здоровенного примата. Бугрящиеся мышцы и жилы канатами, густая яркая шерсть.

Все это не помогло. Что может голая физическая сила против оружия.

Сцены прошлого сменялись одна за другой. Он видел тысячи подобных картин. Примат становился варваром, затем викингом, он превращался в рыцаря, надевал солдатские формы всех стран этого мира. Он сжигал людей. Он возводил и рушил империи.

Первое оружие.

Первый меч.

Простая палка.

— Пойдем, — кричали ему боевые барабаны.

— Ты станешь генералом, — ревели воины.

Любая власть, любые богатства, все знания этого мира. Женщины и мужчины у его ног. Это все мог дать…

— Достаточно, — Алекс ударил посохом о землю и на мгновение наваждение исчезло. — Ты всего-лишь палка. Тысячи таких же могли занять твое место. В тебе нет власти надо мной.

Но как бы ни была сильна воля и убеждения Дума, они выглядели каплей в море той ненависти и могущества, которые расплескивал вокруг себя меч.

И может кто-то другой, кто-то светлый и добрый, увидел бы перед собой клинок, украшенный прекрасными рунами. И этот клинок обещал бы сберечь любимых и родных, принести мир в родные земли. Защитить обездоленных, наказать коррумпированных, восстановить справедливость.

Так ведь видели войну светлые? Как благо ради блага. Мир ради мира.

Наивные светлые.

Именно они совершали самые масштабные злодеяния во имя мира во всем мире. Ни на одном темном, за всю историю, не было столько крови, как на светлых.

Начиная Моисеем, заканчивая «триадой» — Гитлер, Сталин и Мао. Все они сражались во имя света. Своего света. И принесли столько крови, что меч Азазеля купался в ней целый век.

Но Алекс был темным.

Он не видел ни справедливости, ни защиты, ни добра.

Он видел то, что увидел бы любой темный на его месте.

Власть.

И свободу, которая та могла принести. Свободу творить зло. Творить добро. Назначать виноватых и ответственных. Он видел войну так, как видела её история. Способ добиться того, чего не добиться иным путем.

— Хватит! — Алекс ударил посохом о собственные губы. Боль и кровь привели его на краткое мгновение в чувство. Но достаточно, чтобы увидеть, что его пальцы уже почти сомкнулись на рукояти Первомеча. — Проклятье! Не для тебя была эта пуля!

Вновь чувствуя, как его сознание уплывает по рекам из вожделенных миражей и понимая, что не выдержит третьего раунда противостояния, Дум закатал рукава и скрестил предплечья. Татуировки вновь вспыхнули ярким, черным светом.

— Именем моим и волей моей, — каждое слово древнего ритуала, появившегося еще до того, как рожденный слабым взял палку, чтобы завладеть тем, чем обладал рожденный сильный, наваливалось на Алекса тяжестью всего этого гребанного лайнера. Но когда тюремная машинка набивала эти символы и знаки, Дум знал на что нашел. — Нет мастера надо мной. Ни в небе, ни в земле, ни в воздухе, ни в воде. Нет покровителя воле моей. Нет русла душе моей. Нет пути ногам моим. Я был рожден в плоти, крови и страданиях. Я умру в грязи, огне и забвении. Я не знаю ни грез, ни надежды. И ты не властен надо мной, ибо нет надо мной власти кроме той, что даю я. И я не даю тебе власти надо мной.

С каждым новым словом душа Алекса истончалась. Силы, что были куда древнее чем те, о которых помнили даже древние расы фейри и эльфов, постепенно просачивались в эту реальность.

Они пробовали на вкус того, кто осмелился к ним обратиться. Они были всегда. Они есть всегда. Они будут всегда.

Когда рождались первые боги, они уже спали. И когда умрут последние, они еще не проснуться.

Они, те, кого древнейшие называли Вечными, кому ставили свои первые изваяния, неумело вырезая из дерева облики, наиболее им понятные, лишь слегка коснулись души Алекса. Но этого было достаточно, чтобы на краткий миг сила неудержимым потоком хлынула сквозь его тело.

Черные путы спеленали клинок. Серебряные символы старше ангелов и демонов легли на поверхность вуали и узел красного цвета скрепил чары.

— Сука! — в сердцах выкрикнул Дум и ударил кулаком о пол. — Сука! Сука! Сука!

Очередной ряд татуировок сходил с его кожи. Силы уходили обратно в забвении. Они не приходили на зов дважды. И Алекс призвал свой шанс обратиться к ним. Они вновь засыпали, продолжая ждать того, кто сможет вернуть их обратно в мир, забывший о свободе и отдавший власть над собой миражам и отражениям истины.

Алекс, тяжело опираясь на посох, поднялся и подошел к стихшему клинку. Тот выглядел так, будто его убрали в красивый бархатный чехол и повязали подарочный бант.

Вот только этот самый «чехол» являлся клеткой, которую было бы не разбить даже Люциферу, не известно как выбравшемуся из своей ледяной темницы-дворца, куда его низвергли за предательство.

И эта темница, по плану Алексу, предназначалась вовсе не для простой палке, выточенной из бао-баба.

Он уже замахнулся ногой, чтобы пнуть бесполезный артефакт, но остановился.

— Не прокатит, — процедил он и, подняв запертую во снах войну, прикрепил к поясу. — Так, ладно, главное успокоится. Если забрали одну пешку, найди способ атаковать другой.

Он не должен был забывать уроков Раевского. Только не сейчас. Только не теперь. Те, кто стояли за кулисами сделали свою первую ошибку и он не должен был позволить своему краткосрочному поражению в маленькой битве повлиять на исход войны.

Алекс скосил взгляд на запечатанный меч.

— Тем более, когда война еще даже не началась, — прошептал он, после чего осмотрелся вокруг себя. Стены из листового металла, несколько разбитых камер, искрящийся кабель, вырванный из постамента, покореженная дверь и дырка в полу. — Так, о’кей, Алекс. А как нам отсюда выбраться?

И почему-то он не удивился, что ответом ему стала тишина. Можно было конечно понадеяться, что одержимый, сброшенный в вниз, подох от лап Наг, но в сказки Дум перестал верить еще в детстве.