подряд, как мне рассказывали, не стеснялся. Ему оставалось учиться год. Он обещал Жанне, что увезет ее в Польшу. Взаправду или пошутил – кто его знает. Но Жанна забеременела. Станислав ей наказал: «Будет девочка – назовешь Лилит. Так звали мою мать. Дай мне слово». Она дала. Красавец-поляк окончил институт, но Жанну не взял – уехал и женился на известной киноактрисе у себя в Варшаве. Тот еще альфонс! А тут Гитлер напал на Польшу, и началась Вторая мировая. Подруги уговаривали Жанну сделать аборт, но она наотрез отказалась – ей хотелось сохранить хоть частицу любимого человека, пусть даже коварного и вероломного пройдохи. Да и верила она, что он к ней вернется. Все мы верим нашим фантазиям – до поры до времени. Показать, что она беременна, да в семнадцать лет, было нельзя: ее бы выгнали из комсомола и поперли из института. Тогда с этим было строго. Жанна затягивала живот, скрывала свое положение, как могла, стала конспираторшей. О своих мучениях она мне рассказывала сама. В конце весны, на первом курсе, сдала экзамены и уехала к родной тетке в далекую провинцию. В конце лета родила девочку и приехала на второй курс… Давайте еще по полрюмки, что ли?

– Без вопросов.

Крымов налил, они выпили и закусили.

– Учиться в театральном вузе и одновременно выполнять обязанности матери – невозможно, – продолжал старый актер. – Студенты днюют и ночуют в мастерских. Поэтому Жанна училась, и очень успешно, становилась звездочкой группы, а ее дочурка росла где-то в глуши. Конечно, когда выдавалось время, мать летела за тридевять земель к своей Лилит, но это лишь капля в море от того, что нужно было ребенку от родной матери. Эта несогласованность в жизни плохо подействовала на Жанну, – старик красноречиво закивал лысой головой. – Подлеца Станислава она так и не дождалась, дочка была брошена, зато сама она расцвела, превратилась в самоуверенную красотку. Ей предлагали роли, мужчины стали оказывать внимание на каждом шагу. Одним словом, ее звезда засияла, и Жанна назло всем, в том числе и морали, решила пользоваться абсолютно всем, что преподносила ей судьба. На волне удачи она и развернулась в нашем театре сразу после войны. На нее, яркую красавицу, тотчас посыпались роли; в театре не было ни одного мужчины, от главного режиссера до рабочего сцены, который бы не был в нее влюблен, и я, тогда еще студент на подработке, в том числе. А бедная дочка по-прежнему оставалась в стороне. «Я – порченое яблоко, гнилой фрукт», – выпивая в компании, признавалась нам Жанна. Она так и не смогла стать полноценной матерью, – да и хоть какой-то тоже! А потом, к удивлению всех, вышла замуж за нашего художника-декоратора Беспалова, тихоню из тихонь, святошу, как его прозвали, и родила сына – Саввушку. Но ни официальный брак, ни рождение сына не прибавили Жанне Стрельцовой кротости. Она как вела жизнь вольной амазонки, так и продолжала. А потом у них на пороге оказалась девочка четырнадцати лет с двумя старинными немецкими чемоданами, юная рыжеволосая принцесса, и сказала: «Тетя умерла, я приехала жить к тебе, мама, у меня больше никого нет…» и заревела. Было это в середине пятидесятых. Жанна в те дни как раз репетировала сатирическую роль первой жены Адама – Лилит. Такое вот совпадение. Лилит осталась жить с ними, ее поселили в комнате шестилетнего брата Саввы. С этих самых пор рыжая Лилит стала для него, забытого родителями, буквально ангелом, который спустился с небес. Она с ним играла, как с живым куклёнком. Мать для обоих детей была недосягаема – обычное дело в нашей эгоистичной театральной среде. У всех в голове искусство и амбиции, а родные для многих просто фон. Жанна брала их в театр, что-то показывала, но однажды так увлеклась с очередным ухажером, что забыла их там. Муж, несчастный рогоносец, крепко выпивал и шатался по друзьям. Одним словом, семья была несчастливой. Потом премьера «Двух жен Адама», овации, триумф, гнев партаппаратчиков, скандал в театре. Я просил не лезть на рожон, на коленях умолял, да кого и когда она слушала? Жанну сняли с главных ролей, был второй скандал, ее погнали отовсюду. Числиться на символической зарплате она не захотела, – гордость не позволила, – и уволилась. А годы шли. Жанна брала халтурки, пускалась во все тяжкие и пила все сильнее. Однажды она притащила любовника домой. Муж, которому она отказывала в близости уже давно, потому что презирала его, да просто уже ненавидела, в ту ночь выбросился из окна. Одним словом – беда хуже некуда. Савва возненавидел мать. Намеренно спаивал ее. – Старик многозначительно вздохнул. – Саввушке было лет шестнадцать, когда добрая Лилит пожалела его.

– Пожалела? – переспросил Крымов.

– Именно… По глоточку, – кивнул на чекушку старый актер.

Детектив разлил, прищурил глаз на остатки:

– Еще на разок осталось.

– Я бы пол-литра вам заказал, да дочка бы на порог не пустила. Короче, Лилит отдалась ему.

– Саввушке?

– Конечно.

– У них же одна кровь?

– Да, по матери. И что? Мне об этом рассказала соседка Жанны: ее дочь и Лилит учились в одном классе. У «рыжей дьяволицы Лилит» не было отбоя от парней. Рыжая, статная, белокожая, остроумная и веселая. Она так много настрадалась и наплакалась в глуши, брошенная всеми, что, попав в большой город, запретила себе хандрить. А тут она созрела как женщина. Не девка – огонь! Аппетиты ей достались и от отца, бабника-поляка, сукиного сына, и от матери, той еще вакханки. Оказывается, Лилит лет с пятнадцати гуляла направо и налево. Ей было все равно – старый, зрелый, молодой, холостой, женатый. Главное, чтобы преклонялся перед ней. Крутила романы, разбивала мужские сердца и разрушала семьи. Сопернице, положившей глаз на одного из ее ухажеров, при всех подожгла волосы…

– Да ладно?

– Честное слово! Другой, за тот же грешок, воткнула вилку в руку.

– Ого. Вот это Лилит!

– Девушки ее боялись, а мужчины тянулись к этому лакомому куску. Доступность красивой женщины может легко свести с ума. Все это происходило на глазах у созревающего Саввы. Но если для нее брат был забавой, как я уже сказал – игрушкой, то она для юноши – первой любовью, откровением, смыслом жизни. Все тянулось до первого обморока Лилит. У нее нашли белокровие – рак крови. И она стала угасать на глазах. Жанне, кажется, было уже все равно. Гори всё синим пламенем! А вот Савва страдал не меньше самой Лилит. Когда она слегла, он дал слово покончить жизнь самоубийством, если ее не станет, но Лилит якобы